Сейчас Демид меньше всего похож на двадцатилетнего беззаботного парня. Кажется, ему лет на двести больше.

Облизываю пересохшие губы, смотрю на свои записи.

—А Обухов? Он чем выделился в глазах деканата?— откашлявшись, меняю тему на безопасную, и Демид расслабляется.

—Илья учится лучше всех на факультете. Он чёртов гений.

Однако! Может, Даше не стоит расстраиваться? Она считает, что ей достался тупица и разгильдяй, а на самом деле гений. Надо же!

Вожу ручкой по белому листу, машинально рисую круги и завитушки, а Демид будто бы какой-то вопрос от меня ждёт, а не дождавшись, сам озвучивает:

—А заслуги Никиты тебя разве не волнуют?— в его словах нет ничего эдакого, зато голос сочится отборным ядом.

Хм, с чего бы Лаврову так нервничать, заводя тему о Никите?

—Эм… он тоже гений?

—А похож разве?

—Не очень,— легкомысленно плечами пожимаю, но тут приносят заказ и Демид вгрызается в румяный бочок своего бургера, не спуская с меня взгляда.

Потягивая прохладную колу, кубики льда грохочут о стенки стакана, а терпкая сладость растекается на языке.

—Кстати, твой парень в курсе, что ты с его лучшим другом целовалась?— хитро щурится, вытирает губы салфеткой, а я не сразу понимаю, что он имеет в виду.

А когда доходит, щёки опаляет жгучим жаром, возмущение сдавливает грудь тесным обручем.

—Ты козел,— выдыхаю.— Это ты меня целовал! Я сопротивлялась. А ещё Никита мне никакой не парень.

—Да ну?— ахает.— Не нравится, что ли? Быть такого не может.

—Тебя не касается моя жизнь! Ты не имеешь права после всего, что сделал мне, лезть в неё и делать гадкие намеки. Грязные!— я злюсь, и уже не могу это скрывать. Резко поднимаюсь, стул скрипит за спиной и падает. На нас смотрят, но я не вижу ничего, кроме ненавистного лица напротив, глаз тёмных.— Знаешь что? Пусть этот проект к чёрту катится, вместе с тобой, Никитой и вашей чумной компанией. Я не смогу с тобой работать за всё золото мира.

Дрожащими руками сгребаю со столика свою канцелярию, что-то падает на пол, листы мнутся, но плевать. Не могу, пусть хоть отчисляют.

Бесит, зараза!

Убегает, вцепившись в сумку, как в боевой трофей, только пятки сверкают. Потом так же молниеносно возвращается, с каменным лицом бросает деньги за свою колу на стол. Чуть не в лицо мне их швыряет, гордая морковка.

Всегда такой была, с обострённым самолюбием и чувством справедливости. Взбалмошная и кипишная.

Есть мне уже не хочется — аппетит пропал, будто не было. Поднос ломится от вредной еды, которую даже не очень люблю, но за каким-то чёртом приехал сюда, хотя в словой действительно вкуснее и дешевле. Что было у меня в голове? Взбесить Синеглазку у меня получилось бы и за меньшие деньги.

Хлопает входная дверь, Яся пролетает мимо окон, как вспышка, дикий огонь. Пусть валит, истеричка! Её проект, ей и отдуваться.

Но очухиваюсь уже на улице, озираюсь по сторонам, высматриваю… что? Шарф Синегласки, тошнотно-розовый, как поросячья задница. Яся тормозит только на мгновение, вглядываясь в мигающий жёлтым светофор. Стоит ему смениться на зелёный, летит вперёд.

Пешком, что ли, собралась двигаться? Только общага в другой стороне, как и автобусная остановка.

Догнать Синеглазку — минутное дело. Даже дыхание не сбивается. Яся, ничего не замечая вокруг, снова перебегает дорогу, ругаясь себе под нос. Ступает на зебру, а визг шин оглушает.

Я хватаю её за шкирку ровно в тот момент, когда звезданутый упырь на жёлтой иномарке вылетает из-за поворота. Он честно пытается затормозить — краем глаза ловлю его бешеный взгляд в лобовом стекле, но если бы не я, Яся взлетела бы в небо и приземлилась на дорогу уже мёртвая.

—А-а-а!— орёт испуганная Синеглазка, когда мы кубарем летим с дороги, и как многорукое чудовище, приземляемся в жухлую траву, растущую клочками на обочине.

Сердце стучит сразу во всём теле, я ничего не слышу, только чувствую тёплую Ясю в своих руках. Не спешу её выпускать. Не потому, что нравится с ней обниматься. Просто руки заклинило, как челюсть у бультерьера.

Шерстяной шарф пахнет цветами — парфюм Ярослава всегда любила лёгкий и ненавязчивый. Вдыхаю аромат полной грудью, лежу с закрытыми глазами и пытаюсь успокоиться.

—Эй, ребята, ребята!— орёт кто-то дурным голосом, а я, с безумно колотящимся сердцем, замечаю приближающиеся красные кроссовки. Дорогие. Мужские.

—Что это было?— пищит Яся и шумно дышит мне в шею.

Не дёргается и не вырывается, только дыхание хриплое щекочет мою кожу.

—Ребята, с вами всё хорошо? Вы живые?— паникует обладатель красных кроссовок.

Не выпуская Ясю из объятий, поднимаю голову, а темноволосый парень в модном голубом пиджаке и брендовой футболке под ним сидит на корточках рядом, и от пережитого шока его лицо белее стены. Мне самому нужно время, чтобы перед глазами не плавился воском мир.

—Аккуратнее водить надо,— я смотрю на тёмную макушку Яси, она наконец отмерзает и вскидывает на меня огромные испуганные глаза. Они удивительно синие, как море после шторма.

Блин, Синеглазка, почему же ты предательницей оказалась? Как было бы проще, не будь ты такой… подлой. Я бы тогда с чистой совестью мог признаться себе, что влюбился в тебя в свои восемь и мечтал, дурак, что так будет всегда.

—Демид?— будто бы только что окончательно поняла, в чьих объятиях валяется на траве.

—У кошки девять жизней, а у Синеглазки, наверное, добрая сотня.

Яся морщит нос, её колотит, трясёт буквально.

—Ты как?

—Я,— стучит зубами и сглатывает.— Вроде бы живая.

Шевелится осторожно, морщится, бледнеет и краснеет попемеременно.

—Это я вижу. Ничего не сломала?

—Ребята, давайте в больницу,— суетится парень и вскакивает на ноги.— Я не хотел, я не видел девчонку!

Он в истерике, но порядочный.

—Не надо в больницу,— нервничает Яся.— Я в порядке!

—Всё ещё крови боишься?— усмехаюсь и, поднявшись, помогаю ей встать.

—Но я правда в порядке!— не унимается, а парень поднимает её сумку с земли, запихивает выпавшие учебники.

Наверное, никогда эта барышня не научится застёгивать свои чемоданы.

—Так, быстро в машину и в больницу,— говорю и буквально волоком тащу Ясю к той самой жёлтой иномарке.

—Лавр, я…

—Быстро,— давлю и запихиваю Ясю на заднее сиденье, сумку прихлобучиваю рядом.

—У меня так дядька умер,— сообщает парень.— Упал с лестницы, к врачу не пошёл, а ночью внутреннее кровотечение и сердце стало.