Даша расстроена, мне самой неприятно такое повышенное внимание. Это всё потому, что нас посеяли с Лавровым и Обуховым. Ивашкиной тоже досталась доза славы из-за того, что её куратор — Никита.

В вузе у их компании… репутация. И, возможно, рассказы других девчонок о том, какой гулящий Никита и как часто меняет подружек, не даёт мне расслабиться с ним и воспринять его как обычного симпатичного парня.

Мне не хочется становиться очередным трофеем, изнутри сопротивляюсь, Юлька говорит, что слухам верить нельзя, нужно жить своим умом, но ей хорошо советы раздавать, сидя на родном диване в крошечной Красновке.

—Это скоро закончится,— с преувеличенной бодростью заявляю, хотя впереди ещё два месяца, которые могут оказаться настоящим адом.

—Почему мне не достался тихий нормальный ботаник, а?— грустит Даша, но начинается лекция и не остаётся времени на обсуждение нашего бедственного поведения.

Экран лежащего на парте телефона загорается, слабо жужжит и появляется иконка входящего сообщения. Любопытство меня сильнее, незаметно открываю мессенджер, стараясь не сильно отвлекаться, и невольно закатываю глаза.

Снова сообщение от Никиты — на этот раз россыпь смешных мемов, но мне не весело. Наверное, надо с ним поговорить и сказать, что без конца меня «радовать» не нужно. И вообще пусть перестанет — от его настойчивости у меня зубы ломит. Никита меня душит своим вниманием, заставляет испытывать чувство вины, а я так не хочу. Мне так не нравится.

Лекции заканчиваются, Дашка убегает в библиотеку, я уныло собираю вещи, а настроение совсем ни к чёрту. В аудитории пусто, я плетусь к выходу, но высокая фигура загораживает проём.

Вскрикиваю испуганно, сердце заходится в груди, а Лавров смотрит на меня, а на лице ни единой эмоции.

—Испугал!— сержусь, а Демид поднимает тёмную бровь.

—Думал, у тебя на меня чутьё и рефлекс,— его голос хриплый, словно Лавров только-только проснулся.

—Знаешь ли, я за два года от тебя отвыкла.

Демид молчит, а я дёргаю подбородком, намекая, что мне как бы надо выйти, но Демиду плевать.

—У тебя тут какие-то дела? Зачем приличным людям проход загораживаешь? Отойди.

—Ага, дела. Мне нужно с одной вредной Синеглазкой поговорить,— Демид закладывает большие пальцы в карманы чёрных брюк, футболка под расстёгнутой джинсовкой натягивается на груди, а на шее выступают толстые вены, будто бы Лаврову физически сложно себя контролировать. Но он старается.

—О чём поговорить?

—Не о любви же. О проекте. Пойдём.

Посторонившись, выпускает меня из аудитории и, будто бы личный цербер, идёт рядом, не отступая ни на шаг. На нас смотрят. Кто-то с завистью, кто-то с любопытством, а мне сгореть со стыда хочется.

—Куда мы идём? И почему не можем поговорить в аудитории?

Решаю, что буду спокойной, не стану поминать без конца прошлое и отложу подальше свою ненависть к этому индюку. Я ведь так отчаянно пытаюсь доказать всем, что взрослая, а взрослые люди как раз умеют ставить дело превыше чувств, особенно, если ничего нельзя изменить.

—Потому что я не хочу разговаривать в аудитории,— пожимает широкими плечами, а я кутаюсь в шарф, прячу за ним нос, отгораживаюсь.— А ещё я голодный, и поэтому мы совместим моё приятное с твоим полезным.

Демид напряжён, на шее бугрятся вены, переплетаются толстыми канатами, и я не могу оторвать от них взгляда. Лавров чувствует мои глаза на своей коже, и я поспешно отворачиваюсь, едва не перелетев через порожек.

На улице меня снова обжигает ледяным порывом ветра, и кажется, что вот-вот снег пойдёт.

—Так холодно вдруг стало,— говорю, потому что молчать рядом с Лавровым непривычно и странно.

Мы никогда не молчали. Сначала трещали без умолку, потом ругались до смерти и искр из глаз. Но не молчали, и это… странно и необычно. Незнакомое ощущение тишины там, где её никогда не было. Будто бы вдруг, сидя в шумной комнате, оглохла.

Нервничаю рядом с ним, не знаю, что сказать, чтобы тишину эту разрушить и выдаю первое, что на ум приходит:

—А мы разве не в столовую идём?

—В столовую?— удивляется.— Нет, конечно.

—Почему это «конечно»? Там мило.

—Мило и слишком много любопытных носов. Тебе нужна эта слава? Вижу, что нет,— усмехается, когда я головой качаю.— Потому мы поедем в другое место.

—Поедем?

—А что тут удивительного?— играет бровями и достаёт из кармана ключи.— Бургеры любишь?

Глаза на мгновение хитрыми-хитрыми становятся, а я вздыхаю и качаю головой.

—Ты же знаешь, что люблю…

—Ага, знаю. И не можешь им сопротивляться. Да, Синеглазка? Идеальная девочка с неидеальным вкусом.

—В каком это смысле?— мне в его замечании двойной смысл видится, а Демид дёргает плечом.

—Не я же решил в Никиту вляпаться, да?— улыбается широко, только взгляд ледяной и колючий.

—Тебя это не касается,— взмахиваю рукой, а Демид отмахивается от меня.

—Твоя личная жизнь меня точно не касается,— немного раздражённо, и я понять не могу, почему у него такая злость во взгляде. На кого? Снова на меня? Но я же ничего не сделала!— Всё, проехали. Я отличное место знаю, там потрясающе вкусная вредная еда.

С любопытством рассматриваю вузовскую парковку, игнорирую прицельные заинтересованные взгляды, прожигающие спины. К нам никто не рискует подойти, но всем жутко интересно, чем мы будем заниматься и что делать. Проект готовить, хочется закричать во всё горло, но молчу.

Противно пищит сигнализация, я верчу головой и замечаю большой чёрный мотоцикл, который сразу не приметила, потому что его загораживает джип декана.

—На этом поедем, что ли?— удивлённо моргаю и делаю шаг назад.

—А что? Струсишь?— Лавров бросает мне вызов, смотрит на меня испытующе, а на губах лёгкая улыбка. Она провоцирует на глупости и я, закусив губу, задираю нос.

—Когда это я трусила?— фыркаю, хотя внутри от страха всё цепенеет.

—О, это же смелая синеглазая мышка,— смеётся Лавров и взмахивает рукой в сторону мотоцикла.— Тогда поехали, поболтаем в интимной обстановке.

Мои ноги прирастают к асфальту, и я колоссальным усилием делаю шаг вперёд.

—У меня совсем мозгов нет,— бурчу себе под нос.

Демид оглядывается через плечо, но вопросов не задаёт, а я продолжаю:

—Потому что ты наверняка завезёшь меня в лес и там грохнешь.

—Обязательно так и поступлю,— кивает совершенно серьёзно.— Садись, Синеглазка.

Снимает с руля шлем, крутит его в руках несколько секунд и, в полной тишине, сосредоточенно надевает мне его на голову, застёгивает под подбородком ремешок.