class="p1">— Ты овечкой тут не прикидывайся, арапа не заправляй! — вдруг закричал он, багровея, и, подскочив к Травушкину, затряс сжатыми кулаками перед самым его носом. — Признавайся, зачем пищу портил?

Травушкин медленно и важно поднялся.

— Митрий Ульяныч! Не кричи! Не имеешь права!

— Не кричать, а по морде тебя за такие пакостные дела!

Свиридов прошел на свое место. У порога стоял Тугоухов. Травушкин, взглянув на счетовода, вытер ладонью рот, с дрожью в голосе произнес:

— Что же! Ты можешь и вдарить! Рукоприкладствуй, твоя власть!

Свиридов смерил Травушкина презрительным взглядом.

— Стоило бы тебя взмутузить, да руки марать неохота. Судить будем! В тридцатом отвертелся, теперь не отвертишься! — И обратился к счетоводу: — Тебе чего, Демьян Фомич?

— Справочку подписать. — Тугоухов быстро и бесшумно подошел к столу, обеими руками осторожно опустил перед председателем бумажку, склонив над ней свое волосатое лицо в очках.

Свиридов обмакнул перо в чернильницу, размашисто расписался. Обращаясь к Травушкину, сердито сказал:

— Ступай! Больше мне не о чем с тобой разговаривать. От бригады Огонькова совсем отчисляю… и вообще на работу покамест посылать не будем… до выяснения, так сказать.

Когда счетовод вышел, Травушкин поднялся, раздумчиво погладил бороду.

— Придется и мне в суд, — негромко, но с отчетливой угрозой проговорил он, — Такого закону нету, чтоб честных колхозников стращать или бить… или преследовать. И за оговор привлеку. Тоже статья имеется в кодексе.

— Твое дело, подавай, — махнул рукой Свиридов.

— До свиданьица! — с кривой усмешкой сказал Травушкин.

— Дорога скатертью, катись к божьей матери!

Свиридов с ненавистью посмотрел в спину Травушкина, а тот вдруг обернулся и стал как зачарованный, разинув рот: на часах куковала кукушка! И, только прослушав, со сдерживаемой яростью сказал:

— Найдем управу и на тебя! Не кичись, не больно велик бугорок! Копнуть — и не станет того бугорка. До высшей власти дойду! Я тебе этого не спущу. Стариков обижать не полагается в Советском государстве. Старикам почет, песня такая есть, а ты, вишь, кулаками размахался. А еще партейный!

— Эвон ты как запел! — удивился Свиридов. — Иди, иди, пока я тебе и в самом деле не всыпал!

2

Столкновение со Свиридовым и напугало Аникея Панфиловича, и обозлило. Напугало потому, что знал: у председателя слово с делом в ладу. Если пообещал подать в суд, значит, подаст. Пусть невозможно будет доказать виновность Аникея Панфиловича, но шум-то может подняться немалый, он, вишь, говорит: вредительство это! На селе гул пойдет, ребятишки вредителем станут вслед величать. Да и для сыновей опять же неприятность, хотя они и в городе живут. Слух дойдет, гляди, и до городских начальников… и кто его знает, как там посмотрят на такие дела.

А обозлился потому, что давно считал Свиридова одним из закоренелых недругов своих. Когда «выправляли перегиб», от Свиридова тоже зависело, какое имущество вернуть Травушкину, какое оставить в колхозе. И теперь показалось, что подворачивается удобный случай хоть немного насолить председателю, отомстить за старое, да и за новое, то есть за непочтительный крик. В тюрьму Свиридова, конечно, не посадят, но с поста вполне он может слететь за такие штуки. Надо только не мешкать, упредить его. Тогда, если он тоже вздумает в суд подавать, можно сказать, что председатель делает это в отместку, и уж ему веры настоящей не будет.

Вечером того же дня Травушкин позвал к себе в «келью» Демьяна Фомича. Выставил на стол наливку (Фомич был охоч до водочки и всяких наливок), сковороду яишни на сале и прочую закуску. Выпили по одной, по второй. Демьян Фомич никак не мог понять, с чего бы на Аникея такая щедрость навалилась. Либо хочет попросить из кладовой что-нибудь и ищет поддержки в счетоводе? Сообразил, в чем дело, когда Травушкин налил третью стопку. Чокнувшись с ним, Аникей Панфилович доверительно проговорил:

— Видал, как заелся председатель наш? Драться уж начинает, как тот земский начальник.

Демьян Фомич опрокинул стопку в рот, вытер усы, бороду, спросил:

— Это кого же он?

— Да меня же! Аль не видал?

— Не заметил что-то. Когда же?

— Да сегодня утром. Когда ты в кабинет к нему вошел.

— Не видал! — Демьян Фомич отрицательно покрутил головой, откладывая в сторону ложку, которой ел яичницу.

— И как сучил кулачищами у моего носа, тоже не видал?

— Это видал.

— А перед тем как сучить, он же вдарил… опосля уж руками замахал. Не войди ты — быть бы мне в кровь избиту.

— Если ты ему насолил чем-нито — он мог… Человек горячий, — согласился Демьян Фомич. — Но, Аникей Панфилыч, дорогой ты мой, не видал я, чтоб он тебя вдарил! — поняв, куда клонит Травушкин, решительно заявил счетовод.

— И как я рот ладошкой утирал, тоже ты не заметил?

— Это заметил.

— Зачем бы мне утираться, если бы не вдарил Митрий Ульяныч?

— С одной стороны, оно конечно, — неопределенно сказал Тугоухов. — С другой, я же тут ни при чем, любезный ты мой Аникей Панфилыч.

Однако после пятой стопки Демьян Фомич вспомнил и свои кое-какие обиды на председателя… и согласился подтвердить, что Свиридов оскорбил колхозника Травушкина «действием».

Травушкин вынул из стола заготовленное заявление районному прокурору и дал подписать Тугоухову как свидетелю. А на другой день утром Аникей Панфилович был уже в Александровке.

Прокурор возмутился. Со всяким доводилось ему сталкиваться, но чтобы ответственный работник бил кого-либо… нет, подобного не встречалось.

— Он что… спьяну? — сердито спросил прокурор.

— Насчет того не скажу, — негромко ответил Травушкин, понуро глядя в пол и медленно теребя короткими пальцами козырек своего картуза.

Прокурор снова просмотрел жалобу.

— Разберемся, — сказал он и, когда Травушкин ушел, тотчас направился к секретарю райкома партии.

Демин оставил жалобу у себя.

— Поговорю сам со Свиридовым. Это, брат, чертовщина какая-то.

Оставшись один, Демин вспомнил недавний разговор со старым кузнецом Половневым. Не зря, стало быть, говорил старик, что председатель горяч. Возможно, Свиридов давно на руку несдержан. Сколько же надо прожить в районе, чтобы узнать как следует хотя бы одного председателя колхоза! Три года Демин работает здесь, причем он не из кабинетных деятелей, его «эмка» исколесила район вдоль и поперек, — а может он угадать, чем завтра «порадует» тот или иной председатель, если один из лучших (Свиридов давно нравился Демину и в его глазах был действительно одним из лучших) отмочил такую штуку? «От бескультурья. Некоторые газет даже не читают: некогда, видишь ли, им! А о книгах и говорить нечего».

Демин склонен был многие промахи в поведении работников объяснять прежде всего недостаточной грамотностью и слабостью культуры. Но культура — дело сложное, ни в месяц, ни в год ее на наживешь, он