Проснулась от крика и сначала подумала, что от своего. Утирая испарину со лба, обнаружила, что вопят на улице. Протяжно, завывая и причитая. Узнав голос Бабы-яги, оторопела от любопытства. Что такое могло приключиться, если вызвало подобную реакцию у этой непробиваемой старушенции? Свесившись через окно, я обнаружила чудную картину. Протоптав себе дорожку по аккуратным грядкам Бабы-яги, возле сарая переминалась с ноги на ногу избушка на курьих ножках. На ее крыльце, печально понурив голову, сидел мелкий грязный старичок. Баба-яга в гневе металась перед избушкой, матеря на чем свет стоит не то старичка, коего она называла Феней, не то избушку, которую называла все больше неприличными словами.

Еще присутствовали люди добрые, они же народ. Охочий до зрелищ. Особенно до массовых выяснений отношений с возможным рукоприкладством, но озабоченный личным здоровьем, поэтому наблюдавший за всем издалека. Отдельными смелыми личностями среди народных масс, поскольку находились ближе всего к искромечущей Яге, выделялись Емеля на печи, скучающе пожевывающий травинку, Кикимора, машущая на беснующуюся бабку платочком, и Аксинья, что-то старательно записывающая в блокнотик, надеюсь, не нецензурные речевые обороты, льющиеся из Яги, как из рога изобилия.

Из словесного потока бабули и слабых оправданий старичка Фени я выяснила следующее. Избушка на курьих ножках соизволила вернуться из дальнего путешествия, в коем сопровождалась домовым Феней или Феофаном, и, что особенно примечательно и за что избушка на пару с Феофаном огребали в данный момент, явилась ветхая строительная постройка не одна, а, так сказать, на сносях. Точнее, яйца она уже снесла, и на днях должно было произойти «вылупление».

Яга не стеснялась в выражениях, самыми приличными из которых были «шалашовка беспутная» и «блудница вавилонская». Феня раскаивался, рыдал и бился лбом о землю. Избушка тоже всем своим видом выражала сожаление и робко топталась на месте. Наконец словарный запас иссяк, бабуля, уставшая как после бури, плюхнулась на скамейку. Понимая, что представление закончилось, народ стал потихоньку расходиться. Кикимора накапала подруге капелек из внушительного пузырька, видать, успокоительных. Емеля утешительно похлопал по плечу, явно намекая, что поорали и будет, сегодня еще не завтракали, после чего прошел в дом. Я тоже оделась и спустилась вниз. Стол был сервирован полностью: блины, пироги, сметана, творог, несколько сортов варенья, мед. Самовар надрывался. Видимо, Яга с друзьями собирались завтракать, когда прибыли дорогие гости. Тимофей безразлично сопел возле тщательно облизанной миски. Его происходящее совершенно не интересовало. Меня же радовало, что на повестке дня пришествие избушки, а не мои похождения. Роль девочки для издевательств утомила.

– Опозорила, на весь свет опозорила, – причитала Яга охрипшим голосом. – Курица бесстыжая.

Это я уже слышала, бабуля начала повторяться – верный признак наступления скорого успокоения.

– Ну что ты так переживаешь. – Кикимора все обмахивала подругу платочком. – Дети – это же счастье! А у тебя тройня будет!

– Не у меня, у нее! – гавкнула Яга.

– У нее, у нее, – закивала Кики. – Так ведь и она тебе не чужая. Радоваться надо. Через пару денечков избушата по двору забегают, весело станет. – Кикимора как в воду глядела, веселье предстояло еще то.

– Мне и так не грустно! – не унималась бабка. – Царевы невесты одна за другой мрут. Вон, дурная, непристроенная, сидит.

Пропустить меня Яга не могла. Я переняла политику Тимофея, то есть уплетала блины и делала вид, что меня это не касается.

– Дети, это хорошо! – с набитым ртом выдал Емеля ценное замечание.

Баба-яга тяжело вздохнула и отхлебнула травяного чая, заваренного заботливой Кикиморой.

– Три яйца! – Яга обхватила голову руками. – Это ж как… Это ж где она сподобилась? Иная изба за всю жизнь одного не снесет, а эта троих выдала.

– Так гордиться надо! – весело предложила Кикимора. – Счастье-то какое, подарок судьбы.

Наша бабуля посмотрела на Кики, как девственница на порнокартинку. Повисло молчание. Даже Емеля замер, соображая, новая буря надвигается или обойдется. Обошлось.

– Это да, – кивнула Яга, что-то прикидывая в уме. – Вообще, да. Она сызмальства способная была. Вот Клавдия Никифоровна в Тридевятом государстве три избушки себе нахапала, а ни одна ее потомством не наградила. Ой… – Яга зарумянилась и заулыбалась. – Весточку пошлю ей. Карга старая помрет от зависти.

Яга начала рассказывать историю избушки, начиная с момента, когда она ее, дикую и совсем маленькую, подобрала в лесу. Как выхаживала, растила и воспитывала. Не то чтобы присутствующих очень интересовала методика воспитания жилых построек, но уж лучше про дикую избушку слушать, чем бешеную Бабу-ягу лицезреть.

Я постаралась слинять под рукоплескание талантам недавно проклинаемой избушки на курьих ножках. Уже в дверях была снабжена указанием: «Со двора не ходить!»

Больно надо!

Во дворе Аксинья увлеченно читала книжку. Не отрывая взгляда от страницы, безразлично поинтересовалась:

– Успокоилась?

– Ага.

– Легко отделались, – цинично заметило милое создание. – Ни пожара, ни града, ни землетрясения.

Я решила, что девочка шутит. Как-то не хотелось представлять подобные природные катаклизмы в масштабе одного двора. Меня немного мучила совесть, ведь я пообещала подружке сходить с ней в балаган. А теперь обещание сдержать вряд ли получится.

– Слушай, – начала, тщательно подбирая слова, – я с тобой в балаган сходить обещала. – Как-то у меня язык не поворачивался признать, что меня, как нашкодившую школьницу или особо опасный преступный элемент, посадили под домашний арест. Аксинья догадалась сама. Смышленый ребенок.

– Яга не пускает? – В ее черных глазах плясали насмешливые искорки.

Я пристыженно кивнула.

– Хочешь отпрошу? – добродушно предложила девочка. – Со мной отпустит.

Чувствуя себя совершенно ущербной, я приняла предложение.

Не знаю, чего Аксинья пообещала моей домомучительнице, может, водить меня на поводке, только Яга вышла на крыльцо и благодушно разрешила посетить город и представление под бдительным оком десятилетней девочки. Потом бабуля вручила литровую крынку с мутной жидкостью.

– Это тебе настойка из пустырника и трын-травы! – Яга сверлила меня испытующим взглядом. – Ты давеча на нервы жаловалась, на беспокойство. Так вот, пей тридцать капель три раза в день, и нечего шастать куда попало, – гавкнула она.

Спорить и сопротивляться я сочла нерентабельным. Тут же при ней плеснула немного жидкости – немного, это условно, поскольку сами как-нибудь попробуйте на глазок накапать тридцать капель из тазика в стакан.

Показательно выпила. Отдала крынку бабуле, она, гордо вскинув нос, ушла. Мы с Аксиньей поспешили со двора, пока Яга не передумала.