Что это были за цели, в деталях вскрыли многие документы, ставшие известными уже после Второй мировой войны. Поистине нет предела лицемерию империалистов! Вдумайтесь только: используя московские переговоры для обмана демократической общественности, требовавшей от правительств западных держав установления тесного сотрудничества с Советским Союзом, а заодно и для оказания давления на фашистскую Германию, Англия и Франция за спиной СССР с мая и до конца августа – то есть одновременно с московскими переговорами – вели переговоры с Берлином. О чем? Англия, например, изъявила готовность прекратить переговоры с СССР, отказаться от гарантий, данных ею Польше и другим странам, и даже пожертвовать интересами своей ближайшей союзницы Франции, разделить с Германией сферы влияния в мире, в том числе за счет СССР.

Западные державы всеми средствами давали понять фашистской Германии, что у СССР нет союзников, подталкивали ее к войне против нас. Одновременно США и Англия всячески поощряли и японских милитаристов, старались придать их экспансии антисоветскую направленность. Провокация в районе озера Хасан, а затем агрессия на реке Халхин-Гол против Монгольской Народной Республики, с которой мы были связаны протоколом о взаимопомощи, – это были прямые попытки мирового империализма японским штыком прощупать боевую мощь социалистического государства, его готовность к отпору агрессии.

Складывалось чрезвычайно опасное для нас положение. Советскому Союзу грозила война на два фронта одновременно – на Западе и на Дальнем Востоке, и вести ее мы были бы вынуждены в условиях полной политической изоляции. Такого положения надо было избежать, избежать во что бы то ни стало, расстроить замыслы империалистов, оттянуть, насколько это возможно, их нападение на СССР.

Окончательно убедившись в нежелании Англии, Франции и Польши заключить соглашение с Советским Союзом о совместной борьбе против гитлеровской агрессии и исчерпав все другие возможности обеспечения безопасности нашей страны, партия и правительство в августе 1939 года приняли решение согласиться с предложениями Германии заключить с ней договор о ненападении.

Жизнь подтвердила, насколько своевременным и дальновидным был этот ответственный шаг. В те дни наш договор с Германией был у всех на устах. Мне приходилось часто встречаться и разговаривать с рабочими, руководителями цехов. О чем бы ни шла речь, люди так или иначе касались положения в мире, военной опасности. Об этом же говорили мы и на заседаниях парткома, и в Володарском райкоме партии, и в Смольном, где я нередко бывал по заводским делам. Должен сказать, что и рабочие, и инженеры, и партийные работники в большинстве своем не верили в то, что Германия будет соблюдать заключенный с нами договор. Пролетарское классовое чутье, да и вся международная практика последних лет подсказывали, что на это рассчитывать не приходится. Но разве можно было отказываться от возможности отодвинуть нападение подальше, выиграть время для укрепления своей обороны? Такой выигрыш как раз и давал нам договор.

Надвигавшаяся опасность сплачивала людей. Мелкое, второстепенное отходило на второй план. Каждый понимал, что главное сейчас – работать еще настойчивей, еще лучше. Мы все осознавали себя единой семьей, которой грозит беда, да такая, что одолеть ее можно только всем миром.

Бывая на заводах, в учреждениях, встречаясь с избирателями, ветеранами партии и Вооруженных сил, участвуя в торжествах по случаю награждения городов, я всегда охотно разговаривал с людьми. Женщины и мужчины, убеленные сединой ветераны, прошедшие сквозь огонь военных испытаний, и молодежь, знающая о них только со слов старших из книг и кинофильмов, – все они так же, как и десятилетия назад, говорили как о самом главном: «Сделаем все, все преодолеем, только бы не было войны!»

Задача предотвращения войны, обуздания агрессоров, сохранения мира неимоверно трудна. Но ныне она вполне реальна, ибо у мира есть такая могучая опора, как СССР и другие социалистические страны, а в антиимпериалистической борьбе вместе с ними активно участвуют прогрессивные, миролюбивые силы всей планеты.

А тогда, в 30-х, Советский Союз был, по существу, одинок. Он находился в окружении капиталистических государств. Международный рабочий класс, расколотый правыми социалистами, не мог оказать достаточно эффективного сопротивления силам агрессии и войны. Вот почему задача предотвращения войны, сохранения мира, несмотря на все усилия СССР, к сожалению, оказалась неразрешимой.

1 сентября 1939 года мы узнали, что Германия вторглась в Польшу, спустя два дня Англия и Франция объявили войну Германии. Но это не было продиктовано стремлением оказать помощь жертве агрессии, а явилось очередной демонстрацией великодержавных амбиций.

Так империализм вверг человечество во Вторую мировую войну. Кому не знакомо чувство ускорения хода времени? Минуты, часы, сутки – те самые минуты, часы и сутки, которые тянутся бесконечно в период ожидания, – спрессовываются, когда времени мало, когда его не хватает, а нужно сделать множество неотложных, жизненно важных дел. Именно такое чувство постоянно испытывали мы в канун войны. Так много нам надо было сделать, и так мало – мы не знали, сколько именно, но понимали, что очень мало, – времени оставалось.

Горько было сознавать, что, пока английские и французские войска на Западном фронте бездействуют, гитлеровцы быстро продвигаются по территории Польши на восток, приближаясь к границам СССР. Необходимо было остановить их, не допустить порабощения фашистами братского населения Западной Украины и Западной Белоруссии. Мы на «Большевике» горячо приветствовали начавшийся в сентябре 1939 года освободительный поход Красной армии. Весть о воссоединении украинского и белорусского народов со своими братьями из западных областей вызвала в стране всеобщее ликование.

Трудным выдался и конец года. Империалистам удалось спровоцировать финских реакционеров на войну против СССР. Ленинград превратился, по существу, в прифронтовой город. Была введена строжайшая светомаскировка, усилена противовоздушная оборона объектов. Работу ленинградцев по оказанию помощи фронту возглавили обком и горком партии. Всеми связанными с этой работой вопросами непосредственно занимался А.А. Жданов.

Однажды уже в довольно позднее время меня разыскали в одном из цехов завода и передали просьбу А.А. Жданова приехать к нему в штаб Ленинградского военного округа. Впоследствии я узнал, что там же Андрей Александрович встречался с директорами Кировского завода, завода имени Ворошилова и других предприятий, а тогда, помню, удивился: почему вдруг в штаб?

Недоумение мое рассеялось сразу же, как только я вошел в кабинет, где расположился А.А. Жданов. На стене висела большая карта с подробной обстановкой, другая, поменьше, лежала на длинном столе, делившем кабинет пополам. Здесь, в штабе, можно было в самый короткий срок получить информацию и отразить на карте малейшие изменения в положении на фронте, сюда стекались донесения, отсюда осуществлялась связь с войсками. Именно поэтому здесь и обосновался Жданов как член военного совета округа.

Поздоровавшись, Андрей Александрович пригласил меня к карте.

– На Карельском перешейке наши войска при поддержке авиации и флота продвинулись примерно на 65 километров и вышли к линии Маннергейма, – сказал он. – Но прорвать ее с ходу нам не удалось. В частности, встретились непредвиденные трудности с разрушением укреплений. Я думаю, вам, Дмитрий Федорович, следовало бы в ближайшее время поехать на фронт. Надо на месте посмотреть и посоветоваться с военными товарищами, чем бы завод мог помочь в этом деле. Возьмите с собой двух-трех инженеров. Только оденьтесь потеплее.