– Дразнишь? – с угрозой произнес Эйхард, сверля Лирин своими серыми, как сталь, глазами.

– Ничуть, – безмятежно улыбнулась она и продолжила сладкую пытку.

Мягкие поглаживания раздражали чувствительную кожу. Эйхард не знал, где и как она коснется его в следующий раз. Ульнара всегда придерживалась определенного плана. Касалась только тех точек, что отвечали за боль или возбуждение – и ничего лишнего. Здесь же неопределенность сводила с ума. Хотелось расслабиться и забыться под ласковыми поглаживаниями, но он чувствовал, что это только начало.

Девушка несколько минут молча поглаживала его мягким концом стека, задумчиво разглядывая перевитый венами член. На блестящей, налитой кровью головке выступила перламутровая капелька смазки. Лирин сглотнула. Почему-то ей безумно захотелось коснуться ее, растереть, проверить, сомкнуться ли пальцы вокруг этого толстого ствола…

Во имя всех богов, о чем она думает!

Лирин подняла глаза и остолбенела. Раб смотрел на нее откровенным раздевающим взглядом и усмехался.

Он смеялся над ней.

Неожиданно накатившая злость была столь сильна, что девушка не выдержала и со всего размаха ударила Эйхарда по щеке, заставив его голову безвольно мотнуться. Он разразился хриплым, каркающим смехом, заставляя ее задрожать от гнева.

– Знаешь, – почти прошипела она, – я стою тут и думаю, как можно просто так взять и ударить другого человека? Да еще и с удовольствием? Оказывается, я вполне способна на это, если передо мной стоит такой подонок, как ты! – и она ударила его еще раз.

Ее неловкие, бесполезные удары обрушились на него, точно рой диких пчел. Нет, она била его со всей силы, но после дрессировки Ульнары он практически их не чувствовал.

А ей казалось, что она сходит с ума. В голове стоял какой-то туман, лицо раскраснелось, глаза лихорадочно блестели, и в голове билось только одно желание: стереть эту нахальную улыбку с его самодовольного лица.

Стек располосовал грудь Эйхарда тонкими красными полосами, которые тут же набухли, наливаясь кровью. Лирин била наотмашь, куда придется. Она не имела ни малейшего понятия о болевых точках, расположении внутренних органов, кровеносных сосудов и тому подобном, но ее захватило желание причинить боль, оскорбить, унизить, почувствовать свою власть. И лишь когда силы кончились, а стек выпал из ее ослабевших рук, девушка рухнула на пол у ног раба и разразилась громким истерическим смехом.

Это был смех сквозь слезы. Она смеялась и рыдала одновременно, выпуская из себя весь пережитый ужас, всю боль, все зло, что ей пришлось перенести. И то нервное напряжение, в котором она жила последние дни, замкнутая в золотой клетке, окруженная чужими людьми, не имеющая права на обычную слабость. Обессиленная, потерявшая контроль над собой, она глотала слезы и давилась рыданиями, которые душили ее, не давая сделать вдох.

Стоило ей упасть, как Эйхард медленно повел плечами, разминая мышцы и оценивая ущерб.

Девчонка явно одержима! Она даже не пыталась придать этому избиению видимость наказания. Просто отхлестала его так, будто он ей что-то должен. А теперь рыдает у его ног. Сумасшедшая?

Он еще в лазарете понял, что она совсем не похожа на его бывшую супругу и ее подруг. Более мягкая, более доверчивая… более наивная. Такую ничего не стоит увлечь. Надо только найти к ней подход. Одним нужна страсть, другим – романтические бредни, третьи согласны отдаваться мужчине за деньги и побрякушки… Что ж, ни денег, ни побрякушек у него нет, с романтикой лучше повременить, вряд ли у него получится правдоподобно врать о возвышенных чувствах, а вот что касается страсти…

– Развяжи меня, – тихо произнес он, пытаясь придать своему голосу соблазнительной хрипотцы.

Лирин замерла, на мгновение перестав всхлипывать.

Голос мужчины звучал властно и убедительно. Этот голос ласкал, завораживал, искушал. Он вливался в сознание, как наваждение. И в то же время в нем была скрытая сила, которой невозможно противиться.

Рабы не умеют так говорить.

– Я не знаю, кто тебя обидел, девочка, но клянусь, со мной ты его забудешь.

Подняв голову, девушка содрогнулась всем телом. Он смотрел на нее сверху вниз. Ее раб, ее невольник. И в его глазах, которые сейчас напоминали две грозовые тучи, она увидела не насмешку, нет, и даже не ненависть. Она увидела обещание.

– Р-развязать? – повторила, едва понимая, о чем идет речь.

– Да, развяжи меня, – он снова громыхнул цепями.

Завитки темных волос, мокрых от пота, скользнули по его лбу на глаза, мешая разглядеть их выражение. Да Лирин и не старалась приглядываться. Этот мужчина, даже прикованный к столбам, не казался беспомощным. Он был слишком большим, слишком мощным. Он подавлял, нависал, лишал воли к сопротивлению.

Хотя, о каком сопротивлении можно было здесь говорить? Он же раб!

Поджав губы, Лирин поднялась и, глядя в сторону, отряхнула подол шелковой туники. Сердце в груди грохотало, как сумасшедшее, но она старательно делала вид, будто уже успокоилась и взяла себя в руки. Но то, что этот мужчина стал свидетелем ее истерики, не могло пройти бесследно.

Тем более, он нужен ей.

Бенгет поставила отнюдь не двусмысленные условия. Он должен ее полюбить…

– И что ты сделаешь, если я тебя развяжу? – девушка попыталась выдавить усмешку.

– Не «если», а «когда», – он ответил ей голодным, раздевающим взглядом. – Сделай это – и узнаешь, на что способен настоящий мужчина. Клянусь, ты будешь кричать подо мной так, как не кричала ни под одним из своих лизунов!

Последнее слово заставило Лирин передернуть плечами, столько брезгливости и презрения вложил в него говоривший.

– Ты так уверен в том, что я тебя освобожу? – она прищурилась, ожидая ответ. – И допущу к своему телу?

– Даже не сомневаюсь. Однажды ты сделаешь это, мне нужно всего лишь подождать.

– А если нет?

– Ты врешь самой себе. Разве не так? Я нужен тебе, иначе ты бы не приказала доставить меня в свои покои.

Он подался вперед, так, что толстые цепи впились в кожу, заставляя мышцы вздуться буграми. И Лирин понадобилась вся ее сила, вся смелость, чтобы не отшатнуться, а остаться стоять на месте. Расстояние между ними сократилось настолько, что она ощутила его горячее дыхание на своей щеке.

Сглотнула. На мгновение прикрыла глаза.

Только не отступить. Только не показать, насколько она боится его.

Если он поймет, что она дрожит от страха даже сейчас, когда он прикован… это будет конец.

– Я думаю, что у тебя помутился рассудок, – Лирин говорила медленно, тщательно выговаривая слова и стараясь сохранить равнодушную интонацию. – И я должна сейчас высечь тебя за неуважение и непослушание.

– А разве госпожа еще недостаточно высекла своего презренного раба?