Он добирался туда, не дыша, только сердце стучало в груди; губы пересохли, как будто он только что пробежал марафонскую дистанцию. Тагги вопросительно потерся носом об его руку, и сделал это бесшумно, словно тоже понимал, что за краем лощины притаилась опасность. Неужели враг уже добрался до тропинки, где Шенн установил ловушку? Или Шенн попросту ошибался? Неужели враг уже идет за ним, придя с другого берега? Влажной от напряжения рукой Шенн сжимал шокер. Он ненавидел ожидание.

Каноэ… его работа, которую он оставил без присмотра. Вот до чего доводит беспечность. Что бы ты ни делал, нужно стараться делать это как можно лучше. А он? Каноэ было очищено до блеска и готово к выходу в море, а он так напортачил! Весь его план потерпел фиаско; теперь-то он ясно себе представлял, что ему нужно делать. Программа дальнейших действий была заложена в его мозгу. Целая мысленная картина!

Шенн встал; росомахи беспокойно зашевелились, хотя никто из них не издал ни звука. Картина в его мозгу! Но на этот раз он не спал; он не спал и не видел сна, который мог бы использовать для своего же поражения. Только на этот раз все было иначе, о чем не знал его противник. Чуждое воздействие на его разум, внушающее ему мысли о том, что надо делать, и воспринимаемое какой-то частью его мозга как неоспоримый факт, на этот раз не руководило его действиями. Лишь предполагалось, что он находится под чьим-то контролем; и Шенн не сомневался в этом. Отлично, он продолжит играть свою роль. Он должен сыграть эту роль и сыграть на отлично, чтобы заманить противника в ловушку.

Убрав шокер в кобуру, он медленно продвигался по открытой местности, теперь не обращая никакого внимания на освещенные фосфоресцирующим светом места, попадающиеся на его пути. Он шел по уже протоптанной им же тропинке к берегу, где находилось каноэ. Когда Шенн шел, то изображал походку человека, сосредоточенного на какой-то навязчивой идее.

Теперь он находился у самой кромки воды, обращенной к пологому склону скалы, и изо всех сил боролся с искушением обернуться, чтобы посмотреть, не спускается ли кто-нибудь за ним. На каноэ было больно смотреть; оно олицетворяло собой полную безнадежность, от которой ему необходимо избавиться немедленно, если он хочет утром освободиться из острова-тюрьмы.

Воздействие неведомой воли, исходящей от врага, возрастало с каждой минутой. И теперь, когда Шенн раскусил его характер, он счел подобные выходки с его стороны чрезмерной самоуверенностью. Тот, кто посылал его разрушить собственный труд, не подозревал, что его жертва не полностью подвластна контролю и к тому же готова в любой момент схватиться за нож или за топор. Шенн брел по склону. Он ощущал небольшой страх, ибо осознавал, что в некотором смысле его невидимый противник прав; он чувствовал воздействие на свой разум, хотя на этот раз не спал. Шенн попытался дотянуться до шокера, но вместо этого его пальцы схватились за нож. Он выхватил его, когда паника овладела им; мысли беспорядочно метались в голове, тело охватил озноб. Шенн явно недооценил мощь своего противника…

И эта паника вылилась в открытую борьбу, заставив Шенна забыть о своих предусмотрительных и осторожных планах. Теперь он должен силой вырваться из-под проклятого контроля. Он размахивал ножом во все стороны, но ножом управляла рука, а не воля.

Он ощутил еле слышное дыхание, затем вспышку тревоги; по это были не его тревога и нс его дыхание. Он избавился от чуждого воздействия, он вырвался на свободу! А тот, другой, — нет! С ножом в кулаке Шенн повернулся и побежал по склону, сжимая в другой руке фонарь. Он увидел, как на фоне светящихся зарослей извивается и дергается какой-то силуэт. И, опасаясь, что незнакомец может прийти в себя и исчезнуть, терранец направил на своего пленника фонарь и ярко осветил его, не думая в эти мгновения ни о трогах, ни о вражеском подкреплении.

Чужак сгорбился, явно ошарашенный внезапной вспышкой яркого света. Шенн резко остановился. Он еще не успел мысленно составить образ того, кого обнаружит в своей ловушке, однако уже понимал, что пленник настолько чужд ему, как и трог. Свет фонаря отражался от кожи с переливающейся чешуей; от шеи и груди исходило сверкание бриллиантов и драгоценных камней, которые спиралью обвивали верхние лапки, талию и бедра существа, словно оно носило на себе панцирь из драгоценностей, как живое тело. На существе не было ничего одето, если не считать некоего подобия пояса вокруг изящной тонкой талии, к которому были подвешены два своеобразных мешочка и какие-то странные предметы, держащиеся на петельках; на теле были только эти хитросплетения узоров, петлей, колец и лент из драгоценностей.

При ближайшем рассмотрении фигура существа хотя и с натяжкой, но больше смахивала на человеческую, нежели у трога. Верхние конечности чем-то напоминали руки терранца, хотя на них было всего четыре пальца, и все одинаковой длины. Тем не менее фигурой существо больше смахивало не на человека, а на ящерицу. На фоне ослепительной плоти его огромные желтые глаза с узкими зелеными зрачками напоминали кошачьи. Нос сразу переходил в челюсть, и от этого получалось не лицо, а нечто похожее на рыло, а из высокого куполообразного лба торчали острые V-образные шипы, спускающиеся на спину и плечи, где они расширялись до размера крыльев.

Пленник больше не пытался вырваться из ловушки, а тихо сидел в переплетении ветвей и ремешков, пристально рассматривая терранца. Он не испытывал никаких трудностей смотреть на Шенна сквозь излучаемое им же сверкание, в то время как глаза терранца готовы были ослепнуть от такого яркого света. Но Шенн сейчас думал о другом. Странно, но он не испытывал к чужаку с внешностью рептилии ни отвращения, ни неприязни, хотя, впервые увидев похожего на жука трога, он сразу почувствовал в нем отвратительного и смертельного врага. Шенн машинально положил фонарь на камень и вошел в светлое пятно, излучаемое пришельцем. И он оказался совсем рядом с существом, пришедшим из моря.

По-прежнему разглядывая Шенна, пленник поднял одну из лапок и указал ею на свой пояс. Шенна, заметившего этот жест, охватила странная догадка, побудившая его подойти к пленнику совсем близко. Несмотря на необычное строение его костей и чешуйчатую сверкающую кожу, это существо отличалось грациозностью, изяществом и своего рода красотой, а также хрупкостью членов. Это и рассеяло все подозрения Шенна. Гипнотические чары существа словно растворились, и теперь Шенн двигался по своей собственной воле, полностью владея своим телом и разумом. И, полностью осознавая свои действия, Шенн остановился, чтобы разрезать путы своей ловушки.

Пленник продолжал наблюдать за тем, как Шенн спрятал нож в ножны, а потом вытянул руку вперед, словно протягивая ее для рукопожатия. Желтые глаза, ни разу еще не моргнувшие, смотрели на терранца, и в них Шенн увидел ни страх или тревогу, а молчаливую оценку, смешанную с любопытством, явно основанным на твердой уверенности в своем превосходстве. Сам не зная почему, Шенн не сомневался, что существо из моря по-прежнему не было ему врагом, что ему не придется бороться за свою жизнь, ибо он не ожидал от желтоглазого никакой опасности. И, удивительно, в который раз Шенна не раздражало бессознательное высокомерие чужака; скорее он был заинтригован и озадачен.