От упоминания имени Твердышева Варя вся сжалась, словно услышала о чем-то невозможно гадком.

– Он на заводе? – еле выговорила Варенька, опасаясь вновь увидеть этого наглеца.

– Да. Он еще ночью ускакал. За ним Аким Михеич приезжал. Что-то случилось на заводе, с печью, что ли. Так он не возвращался еще, видать, что-то серьезное.

Варя облегченно вздохнула и произнесла:

– Арина Афанасьевна, мне надобно сегодня же уехать.

– Уехать?

– Я думала всю ночь, – болезненно сказала девушка и сглотнула комок в горле, на ее глазах вновь появились слезы. – Более я не могу оставаться здесь. Я хочу вернуться к отцу.

– Я знала, что вы скоро устанете от нашей жизни, – кивнула Арина. – Конечно же, вам непривычно такое простое обитание. Вы и так большая молодец, почти пять месяцев старались помочь вашему братцу и помогли. Служба-то на заводе при Матвее гораздо легче, чем на рудниках. Теперь можно вам и домой ехать, я думаю.

Варя промолчала и лишь медленно прикрыла глаза, ощущая, что ее горло вновь сковал горький комок. Она не могла рассказать доброй Арине обо всей той мерзости, которая произошла вчера. И что именно из-за этого не может более оставаться в их доме.

– Что-то вы очень бледны. Вы, часом, не заболели? – озабоченно спросила Арина, подходя к Варе.

– Нет, со мной все хорошо, – быстро вымолвила девушка и открыла глаза. – Только что-то тошнит немного, – соврала она. – Поеду в Петербург, к отцу, вновь вернусь к прежней жизни.

– Правильно, Варвара Дмитриевна, не для вас наша жизнь суровая. Я вот подумала, негоже вам на телеге ехать с кем попало. Подождите. Попрошу Матвея, может, он вас завтра отвезет на дрожках хоть до Кунгура, а там карету до Петербурга наймете.

Услышав предложение Арины, Варя ощутила, что ей вновь становится дурно. Вмиг представив себя наедине с Твердышевым в тех же самых дрожках, что и вчера, девушка почувствовала, что ее сердце болезненно сжалось. Она запаниковала лишь от одной этой мысли, и грудь ее сдавило. Варенька не успела ничего ответить, как перед ее глазами потемнело, и в следующее мгновение она упала на пол.

Несколько часов Варя не приходила в себя. Арина, не на шутку испугавшись обморока девушки, осторожно с помощью Маши подняла ее с пола и переложила на близлежащую лавку. А затем побежала за знахаркой. Только к обеду девушка пришла в себя и объяснила, что подобные приступы бывают у нее еще с детства. Знахарка велела ей полежать до вечера в постели. Варя была этому рада, чувствуя, что у нее совсем нет сил, а горло сковывает железный обруч от одной только мысли о вчерашнем. Печаль завладела девушкой, и она отказалась сначала от ужина, а на следующий день от завтрака.

Итак, Варя заболела. На следующий день Арина была в мастерской только до обеда, оттого что обессилившая девушка не могла заниматься домашними делами. Все последующие дни, как ни пыталась Арина уговорить Варю поесть, та отказывалась от пищи. От одного упоминания о еде больная ощущала удушье, не понимая, что с ней происходит. Уже через день Варя заметила, что, когда отвлекалась и переставала переживать по поводу гадкой истории с Твердышевым, ей становилось лучше. Поняв, что именно из-за этих мрачных воспоминаний ей становится хуже, она старалась не думать об этом и попросила у Арины вязание, чтобы хоть чем-то занять себя, лежа в постели. Однако, все так же отказываясь от еды, несмотря на увещевания Арины, Варя с каждым часом слабела все сильнее.

Твердышев не возвратился ни на первые, ни на вторые сутки, и лишь к вечеру третьего дня он пришел домой, уставший, с блуждающим нервным взглядом. Три дня непрестанной тяжелой работы лишь с краткой дремой на стуле в конторе измотали его, а то, что произошло в лесу, еще и подорвало душевное состояние.

Все три дня, когда он не мог вырваться с завода, Матвей непрестанно думал о Вареньке и о том, что произошло. Едва он появился на пороге дома, Арина всплеснула руками и взволнованно сказала:

– О боже, на тебе лица нет, Матвеюшка! Умойся, буду кормить тебя. – Твердышев вымыл руки и лицо и устало плюхнулся за стол. – Ну как там, на заводе, расскажи? – не выдержав, спросила Арина, ставя перед мужем тарелку наваристой ухи. Матвей с удовольствием отхлебнул вкусного супа и удовлетворенно произнес:

– Вкусно, – затем немного помолчал и добавил: – Одна из главных печей взорвалась и рухнула, так все три дня восстанавливали ее, только сегодня закончили. Плохо то, что почти все готовые изделия стояли рядом и повредились. Теперь надо быстро все заказы снова делать, чтобы через две недели готовы были.

– А отчего рухнула печь-то?

– Так неизвестно. Осокин позавчера приезжал, говорит, что печь не сама рухнула, а помогли ей. Наказал мне присматривать за рабочими, особенно недовольными. Уж больно подозрительный случай вышел с этой печью.

– Да как-то и впрямь странно, – кивнула Арина.

– У вас тут как?

– Варвара Дмитриевна заболела.

– Чего это опять с ней? – нахмурившись, произнес Матвей, продолжая есть уху.

– Не знаю. Приступами все мучается, как что сознание теряет.

– Выдумывает, поди, – подозрительно сказал Матвей, откладывая ложку, закончив с супом.

– Три дня назад прямо посреди кухни упала, так три часа почти в себя не приходила. А теперь еще есть отказывается да плачет постоянно. За все три дня ни крошки в рот не взяла, только воду пьет.

– И где она?

– Так лежит в комнате своей. Едва встает, сразу голова у нее кружится.

– Это от голода, – хмуро заметил Твердышев. – Что вы бабы вечно выдумаете приступы да приступы! Поесть ей надо, и пройдет все…

Матвей отчетливо понял, что с Варенькой, и вновь ощутил, как его накрыла дикая вина за содеянное. Он прекрасно знал, что ему нет оправдания. Все эти три дня, пока восстанавливал рухнувшую печь, он думал лишь о том, что произошло в глухом лесу. Да он корил себя, обвинял и злился, но в глубине души осознавал, что поступил бы точно так же, если бы ему вновь представилась такая возможность.

Упоение, радость обладания и яростное поглощающее желание завладели им тогда, и Твердышев хорошо понимал, что, несмотря на сопротивление и негодование Вари, он получил сладостное удовольствие. Яркие воспоминания о том соитии: о ее нежных губах, об ее полной упругой груди, шелковистых волосах, и наслаждении, которое он испытал, овладев девушкой, постоянно витали в ее мыслях. Он упивался этими образами и мыслями, смакуя каждый миг этих воспоминаний.

Однако слова Арины о том, что девушка отказывается есть, встревожили его. У него появилось неудержимое желание пойти к ней в комнату, броситься к ее ногам и вымолить прощение. А потом признаться Варе в том, что он жестоко страдает оттого, что она не выходит из его дум, а ее образ постоянно стоит перед глазами. Что он измучен, и что только она может унять пожар его сердца и тела. Он хотел сказать ей, что в том лесу все произошло лишь от отчаяния, от его безумных желаний, которые терзали его существо и не находили выхода. Он так много хотел сказать ей, но не мог. И прекрасно понимал, что у него есть жена, которая уже третий месяц ждала его ребенка, а Варя была ему никто, и он знал, что она никогда не будет с ним.