Сейчас же, размышляя над тем, отчего он поцеловал Варю, Матвей вдруг осознал, что все его существо жаждало этого уже давно. Эта столичная девица была совершенно другая, непохожая на его жену. Образованная, утонченная, гордая, непостижимая и невозможно красивая. Варенька Олсуфьева теперь завладела его вниманием, и с недавнего времени Твердышев стал испуганно замечать, что все его нутро тянется к ней. Именно она, эта непокорная своевольница с яркими кошачьими глазами, которая не побоялась уехать из родительского дома так далеко, в эту минуту вызывала в его мыслях дикие алчные желания. Осознание того, что Варенька уже давно нравится ему, привело мысли Матвея в расстройство, и он мрачнел с каждой минутой. Уже в конце трапезы, не выдержав гнетущих страстных мыслей, мужчина почти вылетел из-за стола и отправился спать, заявив, что ему завтра засветло надо на завод.

Около шести вечера, после тяжелого трудового дня, едва войдя в низкую добротную избу, что стояла среди других подобных построек, Олсуфьев удивленно отметил у окна высокую фигуру в простом черном камзоле. Тут же узнав управляющего заводом, Алексей удивленно произнес:

– Матвей Гаврилович?

Твердышев быстро обернулся и приветственно протянул руку.

– Здравствуйте, Алексей Иванович, не видел вас сегодня.

Олсуфьев пожал ему руку и предложил сесть на единственный в избе табурет. Матвей отказался и, чуть помолчав, сказал:

– Алексей Иванович, вы уже месяц на моем заводе. Я осведомился, и мне доложили, что вы хорошо работаете. Все ваши изделия почти без брака.

– Стараюсь, – пожал плечами Алексей.

Из-за того, что Твердышев отказался сесть, Олсуфьев тоже остался стоять на уставших ногах и лишь привалился спиной к бревенчатой стене. Непонимающе глядя на него, Алексей решил дождаться наконец объяснения, зачем пришел управляющий.

– Я намерен перевести вас к себе в контору, – продолжал Матвей тихо и настойчиво. – Вы образованы, воспитаны. Вы могли бы стать мне хорошим секретарем. Ибо я не всегда успеваю заниматься бумажной волокитой. Постоянно приходится, кроме обхода завода, еще по окрестностям мотаться.

– Был бы рад помочь вам, – кивнул Алексей.

– Тем более эта работа более подходит вам, нежели простая мастеровая. Жалование вам поставлю приличное.

– Буду искренне благодарен, Матвей Гаврилович.

– Вот и договорились, Алексей Иванович, – улыбнулся ему Твердышев и по-доброму добавил: – И еще. Я бы мог договориться с одной вдовой-мещанкой, что живет на Льняной улице. Вы могли бы у нее жить. У нее в доме и чисто, и тепло, пол деревянный. А то что же вы, словно простолюдин, ютитесь в этой избе, еще и с простыми мужиками.

– Благодарю вас за участие, – искренне дружелюбно заметил Олсуфьев, и на его лице промелькнуло радостное выражение.

– Ну что ж, на том и порешим, – утвердительно закивал Матвей. – Завтра же велю перевести вас на новое место работы. И с вдовой переговорю. К тому же с сестрой сможете чаще видеться. Ведь наш дом от вдовьего через дорогу стоит.

Олсуфьев медленно кивнул, но тут же нахмурился. Последние слова мужчины врезались в мысли Алексея, и он наконец понял, отчего управляющий так благоволит к нему. Твердышев уже направился к двери, когда Алексей громко остановил его:

– Матвей Гаврилович, постойте!

Тот остановился и удивленно вскинул брови вверх.

– Да?

Олсуфьев молчал, наверное, минуту, размышляя о том, стоит ли говорить всю правду. И наконец решился.

– Скажите, вы из-за Варвары Дмитриевны делаете это? – глухо спросил Алексей.

Не в силах ответить на этот щекотливый вопрос, что могло поставить его в нелепое положение, Матвей лишь медленно кивнул, не спуская напряженного взора с Олсуфьева. В следующую секунду Алексей нервно рассмеялся, и Твердышев уставился на него, помрачнев.

– Ну и Варвара Дмитриевна! – воскликнул Олсуфьев и резко прервал смех. – Всеми вертит как хочет. Наверное, я единственный, кто не попался ей под каблучок.

– Я вас не понимаю, сударь, – уже недовольно заметил Матвей.

– Что ж, Матвей Гаврилович, я думаю, что пора вам узнать правду.

– Какую правду?

– Настоящую. Имя девушки, которая живет у вас, не Олсуфьева, а Варвара Дмитриевна Андреевская. У меня никогда не было ни родной, ни уж тем более двоюродной сестры, как она представилась вам. Варвара Дмитриевна выдумала, что я ее брат, чтобы иметь возможность видеть меня. А Олсуфьевой назвалась лишь для того, чтобы ее отец, Дмитрий Григорьевич Андреевский, не нашел ее слишком быстро!

– Что-то я не пойму, о чем вы говорите, – медленно произнес Матвей, сильнее нахмурившись.

– Эта девица мне не сестра, говорю вам как на духу. И хлопочет о моем благополучии лишь в своих корыстных целях. Почти год назад, на одном из балов, она призналась мне в любви. Я отверг ее. Но с тех пор она просто преследует меня своей страстью. А по весне аж убежала из дому, чтобы приехать сюда. Если бы вы знали, Матвей Гаврилович, сколько раз я говорил Варваре Дмитриевне, что не люблю ее, чтобы она возвращалась к отцу, потому что между нами быть ничего не может. Но она ведь невозможно упряма. Никого не слушает, только себя.

– Так она не ваша сестра? – наконец смысл слов дошел до Твердышева.

– Говорю же вам, нет, – повысив голос, выпалил тот. – Приехав сюда, она взяла на себя роль моего ангела-хранителя, так как надеется, что я полюблю ее за это. И теперь вас настраивает, чтобы вы облегчили мне жизнь.

– Не она это, я сам, – тихо прошептал Матвей себе под нос, пораженно глядя на Олсуфьева.

– Никому не говорил я этого, Матвей Гаврилович. Но только из большого расположения к вам скажу, что я люблю другую девушку, и мы тайно обручены с ней. Именно из-за нее я попал в позорную переделку и в наказание был сослан сюда на каторгу.

– Это невозможно понять, – произнес, как будто приходя в себя, Твердышев и мрачно взглянул на Алексея. – Если еще в Петербурге вы объяснили Варваре Дмитриевне, что не любите ее, зачем же она приехала сюда?

– Именно об этом я и говорю вам. Своенравная она. Могу я просить вас, Матвей Гаврилович, не пускать ее более ко мне? Ибо все ее признания в любви меня несколько напрягают…

Около часа Матвей сидел в своей конторе и не мог прийти в себя от признаний Олсуфьева. Едва Алексей Иванович попросил не пускать к нему Варю, внутри Твердышева что-то надорвалось. Не по-доброму оскалившись на Олсуфьева, Матвей молча стремительно покинул убогое жилище Алексея. Почти бегом проделав длинный путь обратно до заводской конторы, он закрылся в своем кабинете на верхнем этаже.

Черные мрачные мысли о том, что Варенька никакая не сестра Олсуфьеву, а особенно фразы Алексея о том, что она уже давно преследует его своей страстью, травили существо Матвея. Его вспыльчивая суровая натура не могла допустить даже мысли о том, как эта высокомерная гордячка могла вот так уехать на край света, в глухую деревню, за человеком, который совсем не любил ее.