«Ты меня осуждаешь?» – спросила Грейс после долгой паузы. «Нет, не осуждаю, – ответила я. – Но я беспокоюсь о тебе. Мне тревожно, что ты миришься с поведением, которое наносит тебе вред, и это плохо для тебя. Не думаю, что это хорошо и для Маршалла, и для вашего брака».

Я действительно так думаю: что мы принижаем близкого человека, когда терпим поведение, принижающее нас самих, когда мы слишком малого ожидаем от него или постоянно испытываем его терпение. Маршалл только теряет самоуважение, когда Грейс терпит его неуважительное поведение.

У меня у самой есть проблема, когда я общаюсь с Грейс, – сказать или промолчать. Мы близкие подруги еще с первого курса колледжа. Мы легко и откровенно говорим на любые темы независимо от того, насколько далеко находимся друг от друга. Но как мне найти свой голос с близкой подругой, у которой нет решающего голоса в браке?

Очень тяжело смотреть, как тот, кого мы любим, растворяется в браке. Только очень высокоразвитые личности способны наблюдать, как их лучшие друзья или родственники ведут себя как полные психи или теряют себя в отношениях, и не считать себя обязанными накричать на них или привести в чувство. Но обладать голосом не означает, что мы имеем право навязывать свои советы только потому, что чувствуем позыв поучить их уму-разуму. Поскольку у меня есть именно эта проблема, я должна постоянно напоминать себе, что не должна учить Грейс, как ей жить и как вести себя в браке.

Кроме того, я признаю, что у Грейс, возможно, есть более веские причины сохранять статус-кво (или она больше рискует, ставя их под сомнение), чем те, что я могу понять. Мы не можем знать, что лучше для другого человека или сколько изменений он способен вытерпеть в конкретный момент. И мы никогда не знаем, каковы чужие отношения изнутри.

Но и молчать нельзя. Я люблю Грейс и хочу говорить с ней обо всех бедах и радостях, поэтому я по-прежнему ищу способ высказаться. Иногда я просто слушаю рассказы подруги о безответственных поступках Маршалла. Иногда я говорю: «О Грейс, дорогая, как же тебе тяжело». Или дразню ее: «Грейс, почему ты за десять лет не воспитала его? Что с тобой случилось, подруга?» Подчас я задаю серьезные вопросы: «Грейс, если между тобой и Маршаллом ничего не изменится, где ты видишь себя через пять-десять лет?» Или: «Если ты бросишь Маршалла, как ты представляешь свою жизнь без него?» Иногда я говорю о различиях («Грейс, я никогда не смирилась бы с этим…»); это способ объяснить ей, что у нас у всех есть выбор.

Если бы я могла лишь помалкивать по поводу ее поведения – тенденций, которые я вижу в ее браке (он выкидывает коленца, а она терпит), мы бы отдалились. Близость и честность в отношениях приносятся в жертву, когда мы отказываемся реагировать искренне. Грейс, вероятно, тоже поняла бы, что я чувствую, независимо от того, сказала бы я что-то или нет, или ей оставалось бы только гадать о том, что я думаю. Она знала бы, что я чувствую, и в том случае, если бы я говорила о различиях так, будто Грейс была неудачницей и я чем-то лучше нее – более развитая личность, никогда бы не позволившая себе оказаться в ее жалкой ситуации. Осуждать и обвинять – не лучший способ кого-либо чему-либо научить или сделать общение глубже и честнее.

Чем меньше я жду конкретного ответа от Грейс и чем больше уважаю ее трудности, тем изобретательнее я могу быть, пытаясь рассказать о своих наблюдениях и проблемах. Я говорю с Грейс открыто не потому, что мои слова меняют или хоть как-то влияют на ее поведение в браке. Я говорю, потому что люблю ее и хочу быть с ней откровенной. Я говорю, потому что это важно для меня.

Мы не можем решить проблемы другого человека, но осознание этого факта необязательно должно заставлять нас молчать или служить оправданием нашему молчанию, отстраненности или игнорированию серьезности происходящего с близким человеком. Возможно, я никогда не пойму, почему Грейс терпит поведение мужа, так резко расходящееся с ее заявленными ценностями и убеждениями. Я не знаю, как ее роль в этой модели помогает ей или защищает ее и когда (если вообще когда-либо) она будет готова изменить ее. Но я знаю, что проблема Грейс знакома многим женщинам: она не ценит и не уважает себя в достаточной степени, ей трудно разъяснить пределы того, что готова терпеть, у нее нет больших ожиданий от мужчин, она слишком много жертвует собой в отношениях, она в ужасе от одной мысли об уходе и чувствует себя виноватой в том, что задумывается об этом, и в некотором смысле гордится своей способностью терпеть.

«Голосовая проблема» Грейс в общении с мужем гораздо сложнее, чем моя проблема в общении с ней как с подругой. Защищает ли Грейс статус-кво или протестует против него, она многое поставила на карту. Мы, глядя на брак другого человека со стороны, иногда говорим: «Почему она так малодушна? Почему не может отстоять свое мнение?» Но изнутри этот брак совершенно иной. Что-то происходит, когда людей затягивает эмоциональное силовое поле брака или совместной жизни. Одна моя очень умная подруга выразилась так: «Называй это “брачным помутнением” или как угодно, но всякий раз, когда я пыталась отстаивать свою позицию перед бывшим мужем, мой мозг затуманивался». Дело не в том, что мы должны сдаваться, а в том, что мы должны вырабатывать терпимость к самим себе, обращаться за советом к нашим здравомыслящим друзьям и получать помощь, когда нужно.

Грейс все еще пытается выяснить, где пролегает ее граница дозволенного в браке. Я по-прежнему заставляю ее работать над укреплением ее собственного голоса, когда она говорит Маршаллу о своих потребностях и ожиданиях. Я понимаю, что для Грейс гораздо страшнее уйти от Маршалла, чем остаться с ним. Возможно, ей предстоит испытать еще немало боли, прежде чем что-то изменится, – а ведь может быть и так, что не изменится никогда.

Грейс будет не торопясь выяснять для себя, может ли она жить при текущем положении вещей. Если она дойдет до точки, когда ее терпение попросту лопнет, она станет действовать и говорить иначе, по-новому. Ее предел дозволенного трансформируется. Вопрос будет состоять уже не в том, чтобы изменить Маршалла, а в том, чтобы сказать: «Послушай, насколько я понимаю, твое поведение вредит нашему браку. Я не могу продолжать в таком духе и при этом комфортно воспринимать себя, тебя и нашу совместную жизнь».

Если такой момент наступит, Грейс уже не будут отвлекать протесты Маршалла («Ты не воспринимаешь меня таким, какой я есть» или «Ты пытаешься изменить меня»). Такие контрмеры с его стороны будут неактуальны. Конечно, Грейс не может изменить Маршалла. В конечном счете он один будет решать, как ему вести себя в браке, за что он чувствует ответственность и на что вправе рассчитывать, каким человеком хочет быть для мира и что готов и не готов менять. Точно так же и Грейс сама должна принять эти решения за себя и определить, когда она уже не сможет больше оставаться в браке, потому что это слишком болезненно или разрушительно.

Клара пришла ко мне на короткий курс психотерапии после пяти лет брака с Сэмом, ученым-программистом, пристрастившимся к наркотикам и алкоголю. Клара много раз уходила от Сэма, но снова и снова возвращалась, потому что, как она выразилась, «не может быть одна и любит его». Сэм продолжал давать обещания, что обратится за помощью, но, начав лечиться, неизменно бросал. Незадолго до того, как позвонить мне, Клара дошла до крайней точки: она со всей ясностью осознала, что не может так дальше жить.