Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот пример. Был момент, когда я работала очень много, слишком часто разъезжала и преувеличивала свою роль кормильца в семье. Я стала ворчать об этом и нападать на Стива. К его чести, он заявил, что не собирается выслушивать мою критику о том, что он недостаточно работает, чтобы удовлетворить мои запросы. Когда я «напустилась на него», как он выразился, он поднял руку и твердо сказал: «Прекрати! Я не хочу, чтобы ты говорила со мной в таком тоне». Если бы я не остановилась и не сменила тон, Стив тут же закончил бы разговор. Он сказал бы: «Я не хочу, чтобы меня критиковали, и не позволю так с собой разговаривать». В зависимости от настроения он давал это понять очень по-взрослому или очень по-детски. Но так или иначе, у него была четкая грань, какие разговоры он не потерпит.
Стив не пытался отрицать очевидное или наложить запрет на эту (или любую другую) тему. Он выразил готовность сесть со мной и вместе изучить наши рабочие графики. Он ясно давал понять, что готов к беседе по любому вопросу. Он настаивал только на том, чтобы я относилась к нему как к партнеру, готовому к сотрудничеству, а не как к полному неудачнику. Это и был его предел допустимого.
Стив тоже знает моменты, когда я очень серьезно настроена, даже в мелочах. После уборки в своем кабинете в одну из суббот он оставил несколько больших коробок на кухне, а не отнес их в подвал. Коробки не загораживали проход, но портили вид, и в воскресенье я попросила его убрать их. Вечером в понедельник они оставались там же. Тогда я сказала: «Стив, пожалуйста, отнеси свои вещи в подвал. Меня это очень раздражает».
К моей чести, должна сказать, я выдвинула конкретное поведенческое требование («Пожалуйста, отнеси свои вещи в подвал»), которое является отличительной чертой правильной коммуникации. Часто в раздражении мы не останавливаемся на просьбе к партнеру об изменении конкретной поведенческой модели и идем дальше, добавляя какой-нибудь укол в адрес характера близкого человека или вспоминая прошлые грехи. Например, вы только разожжете конфликт, если скажете: «Стив, ты так невнимателен. Ты не думаешь о других. Ты никогда не доводишь дело до конца. Пожалуйста, отнеси свои вещи в подвал. Меня это действительно раздражает».
Наверняка мы все не раз и не два делали такие глобальные обобщения, представляющие собой рецепт не того, как добиться, чтобы тебя услышали, а как поссориться. Но я хочу поговорить не о коммуникативных навыках. Речь идет о чем-то более важном, чем слова, которые мы выбираем. Смысл ситуации с коробками Стива состоит в том, что я была очень серьезно настроена. Несколько коробок на кухне – не такая уж большая проблема, но игнорирование простой и вполне разумной просьбы – вещь очень важная для меня. Так что, если бы во вторник коробки оставались на месте, я нашла бы способ перевести разговор на новый уровень. По какой-то причине коробки на кухне были для меня гораздо более серьезной проблемой, чем для Стива – порядок на полу в спальне.
Если бы мне пришлось вести разговор дальше, я хотела бы попробовать не говорить со злостью и не слишком остро реагировать. Например, не стала бы упирать руки в бока и не заявила бы строго: «Стив, я объявляю тебе бойкот, пока не уберешь эти коробки. Не рассчитывай на меня ни в чем». Но мне как минимум нужно было знать, когда он планирует убрать коробки, чтобы мы сели и насладились совместным ужином, сходили в кино или продолжили заниматься обычными делами. И я хотела бы, чтобы он знал, насколько это меня расстраивает – не столько то, что коробки по-прежнему не убраны, сколько то, что он игнорирует мои чувства.
Я не хочу сказать, что мы со Стивом разрешаем все противоречия, устанавливая друг другу границы того, с чем можем и с чем не можем ужиться. За эти десятилетия у нас бывали довольно драматические, контрпродуктивные ссоры, где каждый из нас продолжал делать то же самое. Иногда мои попытки изменить поведение Стива по какому-то конкретному вопросу только усугубляют проблему. Обычно справиться с небольшими разногласиями и со сложными тупиковыми ситуациями нам помогают легкость и юмор. Когда же этого не происходит, мы ищем другой способ договориться или смириться с различиями.
Тем не менее мы оба знаем, что есть линия, которую нельзя пересекать, что есть определенные модели поведения, с которыми партнер не смирится с течением времени. Даже тогда, когда это не проговаривается, пары знают о границах допустимого друг для друга – так же, как дети знают, что им сойдет с рук, а что – нет. И как ребенок, партнер иногда продолжает испытывать эти границы, пока близкий человек со всей серьезностью не скажет: «Хватит!» Этот момент и отмечает собой наш предел дозволенного.
Разъяснить, где проходит эта граница, пожалуй, самая сложная задача в процессе поиска голоса и того, чтобы быть услышанным. Настоящая твердая позиция в отношении этой границы – не ультиматум. Это не угроза и не эмоциональная позиция, импульсивно занятая в момент высокой напряженности («Черт побери! Если ты сделаешь так еще раз, я уйду!»). Это не выражение отчаяния и не последняя безнадежная попытка заставить партнера измениться. Это не смешанный посыл, когда мы говорим одно («Я не могу больше это терпеть»), а наше поведение выражает совсем другое (мы продолжаем это терпеть). Позиция, обозначающая границу допустимого, вырабатывается в результате того, что мы фокусируем внимание на себе в результате глубокого познания своего «я», которое нельзя подделать, сымитировать или заимствовать, – того, что нам нужно и на что, как нам кажется, мы имеем право, и пределов нашей терпимости. Мы проясняем, где пролегает эта граница, в первую очередь не для того, чтобы изменить или контролировать близкого человека (хотя желание сделать это, конечно, может присутствовать), но, скорее, чтобы сохранить достоинство, целостность и благополучие собственной личности. Все люди разные, и «правильной» границы для каждого человека не существует. Но если у нас нет никакого предела допустимого по важным вопросам (мы жалуемся, но ничего не меняется, а мы не отстаиваем свою позицию), отношения – и наше самоощущение – сходят на нет.
Позиция относительно предела дозволенного вытекает из глубоко укоренившихся ценностей и реакций на подсознательном уровне, определяющих, что мы можем принять в отношениях, в другом человеке и в самих себе и по-прежнему чувствовать себя комфортно. Когда мы занимаем такую позицию в отношениях с кем бы то ни было («Папа, если я увижу, что ты пил, я встану и уйду»), следует уточнить, что мы действуем ради самих себя, а не против другого лица («Папа, я делаю это, потому что люблю тебя, и мне слишком больно быть рядом с тобой, когда ты пьешь, особенно потому, что это напоминает мне, что ты можешь слишком рано покинуть меня»). Первый шаг к формулированию предела допустимого заключается в самопознании, а затем – в самовыражении.
Границу допустимого не нужно устанавливать раз и навсегда, ее можно переоценивать в свете нового опыта и информации. Например, одна моя клиентка жила с мужчиной, Саймоном, который упирался, не желая определиться с датой свадьбы. Когда она впервые пришла на сеанс, брак был ее главной целью, даже за счет потери партнера. Поэтому она заняла принципиальную позицию и сказала: «Саймон, я люблю тебя и хочу провести с тобой остаток жизни. Но брак так важен для меня, что мне нужно обязательство. Я знаю, тебе нужно больше времени, чтобы принять решение, но давай решим, сколько». К ее чести, она выразила свою позицию не как угрозу или попытку припереть его к стенке, а как спокойное разъяснение того, что может принять и терпеть. Она четко заявила о пределе допустимого, сказав, что способна подождать еще полгода, но если он не будет уверен по истечении этого срока, она станет жить дальше без него, как бы больно это ни было.