— Дорогой, как ты себя чувствуешь? — с трудом выдавила я из своего булькающего горла дежурную фразу, вдруг опустив смущённые глаза.

— Нормально, лечат. Не цепляйся к ерунде. Я силён, как бык и я солдат. Стою горой на передовой, видно со всех сторон и по всему фронту, — пошутил он и тут же прикусил язычок, увидев, как побледнела она. Схватив маленькие дрожащие ручки, принялся целовать. — Люлю, не беспокойся дорогая, не складно пошутил. Я ж не безрассудный мальчишка.

Он говорил всякую чепуху не сводя с меня улыбающихся васильковых глаз, вместе с которыми улыбались мне его красивые губы и волевой подбородок и даже нос, который он хитренько сморщил.

"Да, да. Кто тебе поверит…"- сжалось от страха моё измученное сердце.

Он снова ощутил близость родных сердец. Вот они близко, рядом. Можно дотронуться, поцеловать. Чувствуя теплоту её вздрагивающих плеч, огонь щеки, мягкость волос, вдыхая её забытый запах, он был счастлив мужским счастьем, которое приходит только с появлением рядом семьи. Правда они светились от голода, но сейчас они с ним и он сделает всё что в его силах, чтоб они окрепли. Юлия пыталась отодвинуться и отойти, но он не захотел её отпускать. Желая видеть её глаза, лицо поднял головку Люлю. "Как она изменилась, похудела, осунулась. Жизнь нарисовала морщинки. В глазах тревога и усталость. Появились седые нити в волосах, а ведь она так молода… Переживает за меня. Всей моей жизни не хватит, чтоб загладить свою вину перед ней. Может, всё рассказать… Мол, так и так, грешен со всех сторон". И всё же исповедоваться не спешил. Отговорился сам от себя испорченной радостью встречи. И действительно, это такая минута, такая… что жаль впускать в неё черноту. Не справляясь с волнением, он притягивает её к себе и крепко, крепко обнимает. После этой разлуки, она ещё дороже стала ему. "Маленькая моя Юленька! Родная, моя Люлю!"

Волнение мешало им говорить. Беззаботно вела себя только Ада. Они оба сейчас завидовали ей и её лёгкой болтовне. Она снимала с них обоих время разделившее их.

Адка в нетерпении металась рядом, ужасно вздыхая и дожидаясь, когда они покончат с нежностями и она, вновь завладев отцом, расспросит, наконец, его о фашистах и героических боях. Так уж устроен свет: кому что.

Постучав, вошёл водитель. Наклонился, прошептал:

— Товарищ генерал! Там опять актриса просится к вам… Что сказать?

— Скандалит? — в уголках его глаз прыгали смешинки.

— Ещё как…

— Не пускать. А говоришь почему шёпотом, у меня от жены тайн нет.

Водитель ушёл, а он, отправив к неудовольствию Ады её на диван, подальше от кровати, мучительно соображал что-то, на что-то решаясь. Поёрзав минуту смущаясь, пробубнил:

— Люлю, ты знаешь актрису Седову?

— Да, конечно, по кинофильмам, естественно, кто ж её не знает. Седова Валентина Васильевна привлекательная женщина, индивидуальность.

— А в вечернем наряде, да с букетами цветов просто потрясающая. Но от долгого общения с ней устаёшь. Первый день, я смотрел во все глаза. Во-второй, разглядывал ту картинку внимательно. На третий — устал. Но вроде, как бы, гнать знаменитость неудобно и сама же опять не понимает… Напористая барышня. Не убирай свои ладошки, — торопливо поймал он её руки, которые она попыталась вытянуть из его ладоней. — Мне так легче.

"Боится её, а самолюбие это тешит, — отметила про себя Юлия. — Аж взахлёб говорит".

— Чем тебе помочь. Мы с Адой всё сделаем для тебя. Ты скажи не стесняйся. — Она специально нажимала на "мы".

Он, внимательно посмотрев в её серьёзное лицо, улыбнулся:

— Покорми меня, мне так хочется… С твоих рук всё вкусно. Люлю, я так рад, что вы приехали… Переедите в Москву. Будет легче. Вы такие худые, бледные. Вы голодали, бедствовали?

— Костя, это не важно. Мы как все…

Он прижался к ней щекой, ощутив безумную радость снова почувствовать тепло её тела. Как ему не хватало её. Сколько ночей он провёл, вспоминая их знакомство, их первую ночь, каждую минуту проведённую вместе. Никто не мог её заменить. Образовавшуюся пустоту в его душе не могла заполнить ни одна женщина. И теперь, снова сжимая её в своих объятиях, он ещё раз убедился, что тогда в Кяхте сделал правильный выбор.

— Костя, ты меня задушишь, — шептала она со счастливым смехом.

Где там, он продолжал обнимать.

— Ты меня не поцелуешь? Люлю, неужели ты меня не поцелуешь…

Она, заливаясь краской и стараясь не смотреть, чмокнула в уголок губ. Вот! Он, уловив её неуверенность, рванул к себе и крепко поцеловав, прижал к груди её голову, она слышала, как учащённо билось его сердце и на миг приглушила своё. Миг, ещё миг… Сердца забились в единой тональности. Вот так! Вот так…

— Пусти, сумасшедший. Такое ранение, а он шустрит, — вспыхнула она, аккуратно пытаясь выбраться из его медвежьих объятий.

— Не дёргайся, а то причинишь мне боль, — хитро улыбнулся он, не разжимая железного кольца рук.

— Ах, Костя, ты, право, как ребёнок.

Ада, тут же воспользовавшись замешательством, бочком приблизилась к ним и с жаром принялась выспрашивать о войне. Он рассказывал. Стараясь, тяжёлые дни отступления, разбавить курьёзом. Так она услышала от него рассказ о старом бегущем от немцев солдате. Он бежал и кричал: "Подайте кто-нибудь команду стой! Подайте команду стой!" Не дождавшись, скомандовал сам себе: "Стой!" Встал и начал стрелять. Адуся смеялась. Потом, нахмурившись, слушала о тяжёлых боях. И в конце спросила:- Вот ты рассказываешь и рассказываешь о других, а где же был ты? Юля улыбнулась. Интересно, как он будет выкручиваться. Ей казалось, что каждая клеточка его тела нашпигована скромностью. Он и о былых своих сражениях рассказывал так, словно его там и не было или старался вообще умолчать. Но может быть что-то изменилось сейчас… — Адуся, — тянет он, не зная как выкрутиться, — ты же читала в газетах и слушала сводки, там говорилось "воины Рутковского". — Да, — соглашается Ада. — Ну вот, — облегчённо вздыхает Костя, — значит, я там был. Юля с Адусей переглядываются и смеются. Костик удачно вырулил.

Остались с дочкой у него. Палата большая, места хватало. Мы с Адой устроились вместе на одной кровати. Дождавшись, когда дочь уснёт, он начал шёпотом звать меня к себе. Применив тактику Ады, просто канючил. Я долго притворялась, но поняв, наконец, что он не успокоится пока, как ребёнок не получив конфетку, встала и накинув халат, прошла к нему.

— Люлю, это не честно, — обдавая щёку жаром, счастливо шептал он. Глаза его лучились, а руки притянув, держали меня около себя. — Ада спит. Полежи со мной. Расскажи, как ты жила?

Его губы водили горячими угольками по моей щеке. Горло запекло.

— Работала…

В моей голове была каша, мысли путались, одной рукой он тут же обнял, другой гладил коленки, продвигаясь по ногам всё выше и выше.

— Где? Ну что ты молчишь? Из тебя всё надо тянуть клещами. — Спрашивал он, теснее прижимаясь.