Весной 1706 года Меншиков, находившийся на войне в разлуке с Дарьей, послал ей в подарок пять лимонов – все, что он сумел раздобыть, – предлагая ей поделиться ими с царем. Петр в ответном письме благодарил Меншикова за лимоны и звал его в Киев: «Зело надобно поспеть тебе до Успенья, дабы содеять то, о чем прежде изрядно говорено было». То, о чем было говорено и на чем настаивал Петр, – женитьба Меншикова на Дарье. Он писал Меншикову из Петербурга: «Я не могу оставить отсель не писать вам из здешнего парадиза, где при помоществовании всевышнего все изрядно… точно единое мнение никогда нас не оставляет, о чем сам можешь ведать, в чем возлагаем не на человеческую, но на Божию милость». Меншиков вновь и вновь обещал, но вновь и вновь свадьба откладывалась.

Петр настаивал на этом браке, желая упорядочить положение, в котором жили обе пары. Женитьба должна была утихомирить толки об их квартете, в который входили две незамужние женщины. Безусловно, сплетни не прекратились бы полностью: только женитьба на Екатерине, которая постоянно рожала ему детей, могла положить им конец. Но Евдокия была жива, и царь колебался. Женитьба Меншикова все же могла послужить первым шагом – Дарья стала бы почтенной замужней дамой, в обществе которой и Екатерине можно было путешествовать, не нарушая приличий. Наконец в августе 1706 года Меншиков уступил и Дарья стала его женой – разделяла его мысли и заботы, заботилась о нем и, как могла, сопутствовала в походах и разъездах.

Теперь, когда женился Меншиков, Петр и сам стал подумывать о том, чтобы сделать такой же шаг. Во многих отношениях брак сулил больше неприятностей, чем выгоды. Ревнители русской старины решили бы, что царь тронулся умом, если решил жениться на неграмотной иноземной полонянке. В годину национальных испытаний, когда Петр понуждал подданных жертвовать многим ради отечества, мог ли он ошеломить их подобным поступком, не возбудив серьезного недовольства? Но в конечном итоге все эти доводы, сколь бы разумными они ни были, рассыпались перед простым фактом – ему нужна была эта необыкновенная женщина. В ноябре 1707 года, спустя пятнадцать месяцев после свадьбы Меншикова, последовала и свадьба Петра. Ее сыграли в Петербурге, в узком кругу, без той пышности, которой было отмечено бракосочетание князя. Екатерина родила Петру троих детей, затем четвертого и пятого, но некоторое время он держал свой брак в тайне не только от подданных, но и от некоторых своих министров и даже членов царской фамилии[32].

Екатерина была довольна своим новым положением – ни на одном из этапов своего удивительного возвышения она не пыталась добиться большего: вынашивала его детей и все больше приноравливалась к его привычкам и пристрастиям. Он же не переставал тревожиться о ее будущем. В марте 1711 года, перед тем как отправиться вместе с Екатериной в Прутский поход, Петр призвал к себе сестру Наталью, невестку Прасковью и двух ее дочерей. Представив им Екатерину, он объявил, что она его законная жена и должна почитаться в качестве русской царицы. Петр сказал, что намерен совершить публичную церемонию бракосочетания, как только позволит время, но коли суждено ему будет умереть прежде, они должны принять Екатерину как вдовствующую царицу.

В феврале 1712 года Петр сдержал слово и повторно сыграл свадьбу; на сей раз гремели трубы и барабаны, был приглашен дипломатический корпус и устроен грандиозный банкет с праздничным фейерверком. Перед свадебной церемонией объявили о принятии Екатерины в лоно Православной церкви и она была крещена по православному обряду, причем крестным отцом был ее пасынок, царевич Алексей. Поэтому в официальных бумагах царицу стали называть Екатериной Алексеевной.

Новая жена обладала качествами, которых Петр не встречал у других женщин. Она была отзывчивой, веселой, способной к сопереживанию, добросердечной, неприхотливой, отменно здоровой и с большим запасом жизненной силы. Среди всех соратников Петра только Екатерина да Меншиков обладали почти такой же, как сам государь, феноменальной энергией и импульсивностью. Крестьянский здравый смысл Екатерины помогал ей мгновенно распознавать всякую лесть и обман. Как и сам Петр, высказывалась она прямо, просто и откровенно. В семейном кругу она любила веселую шутку и порой обращалась с Петром как с большим ребенком. Но у нее хватало такта на людях держаться в тени. Она была достаточно проницательна и умела вникнуть в заботы Петра и понять его характер. Веселая по натуре, она не таила обиды на мужа, даже если тот бывал в мрачном настроении и вел себя несносно Александр Гордон, зять Патрика Гордона, пояснял: «Главное, отчего царь был так к ней привязан, – это ее исключительно добрый нрав: ее никогда не видели брюзжащей или унылой, она всегда была услужлива и вежлива со всеми и никогда не позволяла себе забыть о своем прежнем положении».

Как никто другой, Екатерина умела справляться с болезненными припадками, которые сопровождались у Петра страшными судорогами. При появлении первых грозных признаков приближенные бежали к Екатерине, которая тут же являлась, решительно укладывала мужа, брала его голову к себе на колени и ласково поглаживала ему виски и волосы, пока он не засыпал. Так она могла часами сидеть неподвижно, убаюкивая его, успокаивая, когда он начинал беспокойно ворочаться. Петр всегда просыпался бодрым и посвежевшим. Но, конечно же. Екатерина была для него не просто заботливой сиделкой. Душевные качества позволяли ей не только утешать, веселить и любить Петра, но и заглядывать в его сердце, говорить с ним о важных предметах, обсуждать его взгляды и планы, поддерживать его надежды и чаяния. Ее присутствие действовало на него благотворно, беседы с ней подбадривали и умиротворяли его.

Петр никогда не искал в женщинах загадочности и тайны. В отличие от Людовика XIV, у него не хватало времени на заигрывание с прелестными придворными насмешницами, и он был слишком поглощен военными и государственными делами, чтобы тешить себя долгими сердечными осадами или скоротечными амурными баталиями, коими славился Август Польский. После женитьбы на Екатерине у Петра бывали случайные любовницы, но они для него ничего не значили и он быстро выкидывал их из головы. В своей жизни Петр испытывал глубокое чувство только к четырем женщинам – к матери, сестре Наталье, Анне Монс и Екатерине. Среди них следует выделить мать и Екатерину, и такое исключительное место Екатерина во многом заняла благодаря тому, что сумела стать ему второй матерью. Беззаветная, нерассуждающая любовь, которой одарила она Петра, была сродни всепрощающей материнской любви. Петр верил ей безгранично. Она – подобно Наталье Нарышкиной да еще, может быть, Лефорту, который тоже преданно любил Петра, – могла подойти и успокоить его даже в минуты буйного гнева. Он мирно засыпал в ее объятиях. Нередко, особенно в первые годы, он называл ее в письмах «мудер» или «матка». Позднее она стала для него «Катеринушкой». Так, постепенно, Екатерина завоевывала все большее место в жизни Петра. Порой он изменял ей с какой-нибудь молодой красавицей, но Екатерина только посмеивалась, спокойная и уверенная в том, что ей ничто не угрожает и никто не сможет занять ее место.

Екатерина родила двенадцать детей – шесть дочерей и шесть сыновей, что говорит о любви и близости супругов, как, впрочем, и о завидной выносливости Екатерины. Десять ее детей умерли во младенчестве или в первые годы жизни. Привкус какой-то особой горечи придает перечислению этих дат и имен то, что Петр и Екатерина использовали одни и те же имена в надежде, что очередному новорожденному Петру, Павлу и Наталье повезет больше, чем их почившим тезкам[33]. Лишь две их дочери достигли зрелого возраста. Анна, родившаяся в 1708 году, впоследствии вышла замуж за герцога Голштинского и стала матерью императора Петра III. Родившаяся в 1709 году Елизавета стала императрицей и правила с 1741 по 1761 год. Хотя для того времени частые смерти детей были обычным явлением, это не облегчало скорби матери, хоронившей свое дитя.