— Само собой разумеется, она подождет, пока я не поправлюсь. Только не вздумай уговорить Рива жениться на тебе и отправиться в медовый месяц прежде, чем он сделает мне пересадку кожи, — сказала она обидчиво. — Тогда я тебе никогда не прощу.

У Триши создалось впечатление, что ее невестка и так не простит ее, если она выйдет замуж за Рива. Но она хорошо понимала, что должна была чувствовать Мари-Роз всякий раз, когда она думала о шрамах на своем лице, и глубоко сочувствовала ей.

— Дорогая, ты не должна волноваться, — нежно сказала она. — Я приехала в Париж с намерением помочь тебе поскорее выздороветь. Я никогда не сделаю ничего такого, что могло бы как-то помешать твоему выздоровлению или расстроить тебя.

— Очень хорошо сказано, — вмешалась тетя Селеста. — Ты замечательная девушка, Триша, и я желаю тебе счастливого будущего, а теперь мне пора идти.

Свернув салфетку, тетя Селеста отряхнула платье на коленях и собралась попрощаться. Триша проводила ее вниз по лестнице.

— Я ничего не говорила своей племяннице, — сказала она, когда они обе пересекали холл, — но надеюсь скоро связаться с ее родителями. Один мой приятель, с которым я познакомилась во время круиза, зашел ко мне на днях перед отъездом в Судан. Я попросила его связаться с родителями Мари-Роз, и он обещал сделать все возможное. Он там знает несколько влиятельных человек, так что у меня большие надежды скоро получить известие от него. Думаю, будет не совсем уместно говорить об этом Мари-Роз, прежде чем мы узнаем что-нибудь определенное.

Триша согласилась. Теплый румянец залил лицо тети Селесты, когда она упомянула своего знакомого, у Триши мелькнула мысль, не назревает ли роман, «Что ж, пусть ей сопутствует удача», — подумала она, и у нее возникла озорная мысль, не иностранец ли ее новый знакомец.

С приездом Мари-Роз вилла вдруг наполнилась гостями. Некоторых из них ее невестка знала уже много лет, включая друзей ее родителей. Другие были ее школьные товарищи, молодожены, приводившие с собой даже маленьких детей.

В такие дни Триша старалась не мешать и отправлялась продолжать знакомство с Парижем. Несколько дней она совсем не видела Рива. Он не приезжал, не звонил, и она могла лишь предполагать, что он занят и забыл о их существовании. Она ходила с несчастным видом. Совсем недавно она не знала, что есть такой Рив. Сейчас все ее мысли были сосредоточены на нем, она пыталась убедить себя, что такая ситуация смехотворна. Но бесполезно. Ей просто очень хотелось увидеть его непокорные темные волосы, насмешливые глаза и красивые губы, которые могли цинично изогнуться или улыбнуться так, что сердце учащенно забьется.

Вторник принес два письма. Одно было из дома — ответ на ее последнее письмо. В нем не было ничего, кроме местных событий и сообщения, что Сэлли, огромный пиренейский дог, заболела, отравившись пищей. Бедная Сэлли! На глазах у нее появились слезы, она надеялась, что собака не очень страдает. Она подумала, что Джереми расстроится, когда узнает, ведь он очень любил собаку.

Дом казался так далеко. Она вздохнула. В своих письмах домой она не упоминала о Риве и мнимой помолвке. Она не видела смысла сообщать о том, чего не было. Может быть, однажды, когда она вернется домой надолго и время сотрет Рива и его очарование из ее памяти, она заговорит о хирурге, который вернул Мари-Роз ее прежний вид. Триша думала, сможет ли она когда-нибудь без содрогания вспоминать Рива. Сейчас ей казалось, что дома она вряд ли сумеет вернуться к прежнему ритму жизни после пребывания в Париже, однако она всегда сможет найти работу где-нибудь за рубежом, прежде чем привыкнет к жизни без Рива д'Артанона.

Второе письмо было от Джереми, и чувствовалось, что он немного обеспокоен ее помолвкой.

«Я не мог сказать по телефону, что я думаю, — писал он, — но мне пришло в голову, что ты приняла мои слова об отвлечении внимания Рива от Мари-Роз слишком близко к сердцу и поэтому сама обручилась с ним. Триша, если это так, бросай его, ибо он станет опасным противником, если обнаружит, что ты его обманула. Если я ошибаюсь, то желаю тебе всяческого счастья, но сразу сообщи мне, если окажешься в невыносимом положении и тебе потребуется помощь. Я немедленно приеду. Кстати, я написал папе письмо домой, но ничего не сообщил ему о тебе или помолвке. Оставляю это на твое усмотрение».

«Молодец, что все так хорошо понял», — подумала Триша и сожалела, что не может объяснить ему причину помолвки. Она вздохнула. Когда помолвка окончательно расстроится, он подумает, что, в конце концов, был прав в своих предположениях.

Она отложила письма, собираясь позднее ответить на них, когда появилась Гортензия, чтобы сообщить, что к ней приехала мадам Греле.

— Мадам Греле? Триша схватилась рукой за горло, словно у нее возникли затруднения с дыханием. Мадам Греле, женщина, заведовавшая хроникой светских сплетен в местной газете, ее острые глаза заметили Рива, когда тот выходил из виллы после того, как провел там ночь. Первой мыслью было не принять ее, но она из тех женщин, которая придет еще раз, так что вряд ли стоило так поступать. Ее следует принять. Дрожащими руками поправив волосы, она вошла в салон, где уже сидела мадам Греле. Триша подошла к ней, зная, что проницательная француженка пристально наблюдает за ней.

У мадам Греле был вид жесткой и самодовольной женщины, которую волнует лишь ее карьера. Было трудно поверить, что она замужем и у нее есть сын-врач. Она была крепкого телосложения, круглолицая, с сине-серыми волосами, крутыми волнами зачесанными назад, и смотрелась весьма элегантно в черном шелковом костюме, по маленькому воротнику которого полз огромный паук из драгоценных камней. «Она сама напоминает паука, готового наброситься на свою следующую жертву», — устало подумала Триша. Женщина непринужденно и уверенно встала и протянула квадратную ловкую руку.

— Mademoiselle Беннет, надеюсь, я не причинила вам неудобства своим ранним посещением. — Ее голос, как Триша и ожидала, звучал твердо и дружески.

Триша облизала сухие губы и пыталась подавить слабое недружелюбное чувство, поднимавшееся в ней после прикосновения холодных пальцев мадам Греле. Естественным побуждением было держаться подальше от человека, использовавшего перо, словно рапиру, чтобы вторгаться в частную жизнь других людей и делать полученные сведения достоянием публики.

Она вежливо поздоровалась с гостьей.

— Чем могу быть вам полезна, мадам?

Мадам Греле снова села и устроилась поудобнее, ожидая, очевидно, что Триша последует ее примеру, но та осталась стоять, и смотрела, как француженка непринужденным привычным движением вынимает записную книжку из ручной сумочки.

— Начните с того, как вам удалось окрутить самого завидного холостяка, у которого в Париже нет отбоя от невест.

Трише удалось изобразить улыбку.

— Боюсь, что тут не о чем много рассказывать.

— Voyons, mademoiselle![19]— весело сказала мадам Греле. — Вы помолвлены с обаятельным человеком, за которым годами охотятся мамы, горящие желанием выдать своих дочерей замуж, и вам нечего сказать?