И перешла к следующему стеллажу.

У меня же в ушах отдавалось «Среди убитых за вчера вампиров»… Она пересмотрела шестнадцать отсеков с телами. То есть… за вчера, за один день было убито шестнадцать вампиров! Как такое вообще возможно?! Вампиры же почти бессмертны.

– За-а-а позавчера – двадцать, – она последовательно проверила клыки.– О, а вот и герой любовник.

«Герой» смотрел на мир широкораспахнутыми глазами.

И так как голова была установлена на отрубленную шею, то по идее вампир мог бы полюбоваться и собственным телом. Причем полностью одетым.

К черту принципы!

– Княгиня, что вы делаете? – изумленно спросила вампирша, когда я начала шариться по мертвому явно не обысканному телу.

Я нашла все – бумажник с документами, ключи от машины, кредитки в кошельке, деньги отдельно в кармане, и телефон. Последней модели. Телефон последней модели, где для разблокировки можно было использовать «лицо». И лицо у меня было.

– Кня… – начала было вампирша.

Поздно, я поднесла экран к отрубленной голове, и разблокировала телефон.

– Княгиня, у нас запрещено прикасаться к ритуально убитым, – сообщил мне Навьен.

– В смысле «ритуально убитым»? – я залезла в фотографии.

– А это убийства чести, – пояснила доктор Савадж, с интересом наблюдая за мной. – Их привозят в морг на один оборот луны, и хоронят спустя месяц.

– Пппочему? – не поняла я.

– А потому что, иначе есть шанс, что они вполне себе оживут, – сладко пропела доктор Савадж. – Видите ли, княгиня, убить вампира не очень сложно, сложнее не дать ему в итоге воскреснуть. Такие как вы используют для этого осиновый кол, такие как мы – поступают куда гуманнее.

Глянув на нее, едко заметила:

– Вампиры и гуманность, как-то не слишком, а?

А потом я увидела Малисент.

Видеозапись. Первая была смазанная и темная, так что я переключилась на вторую фотку в галерее вампирского телефона и увидела Малисент. Юная вампирша сидела на скамейке в саду, рядом с ней расположилось блюдо с персиками, в руках была книга, и сидя в тени раскидистого дерева, Мали наслаждалась книгой и фруктами, безмятежная, почти счастливая, упоенно читающая.

Следом… жертва преступления. Связанная бандажем, с кляпом во рту, слезами на щеках и предвкушением в глазах – есть виды секса, которые я никогда не пойму, но кому-то нравятся. Жертве, судя по всему, нравилось. А я… я переключала фотку за фоткой, поражаясь контрасту. Одна для развлечений – во всех позах, в сексуальном белье, накрашенная и нет, в крови и без, и вторая – естественная, милая, красивая, счастливая и никогда не смотрящая в кадр.

Малисент снимали скрыто.

Восторженно, влюблено и скрыто…

А вот вторую имели – по всякому, и физически, и психологически, и морально. И на каждой фотографии ее преданный влюбленный взгляд. У убитой были очень красивые глаза – небесно-голубые, как у Малисент.

Сука, жаль, что сдох, я бы его сама с удовольствием прибила. Наименее гуманным способом.

Навьен подошел, обратив внимание на мой долгий тяжелый взгляд направленный на убитого, взял его документы, просмотрел и сообщил:

– Охранник. В доме лорда Натана. Один из охранников леди Малисент Натан.

Я заставила себя перестать думать о морально-этической стороне ситуации, и подошла к имеющейся информации максимально прагматично:

– То есть… этот знал личный номер леди Малисент.

Перешла в сообщения и нашла.

Контакт с подписью «Мое сердце», и отправленная видеозапись. Уже в совершенно ином качестве… в том идеальном качестве, в котором запись была только у Малисент.

– Ка-ак интересно, – доктор Савадж протянула мне мобильник, где был указан ее номер. – Перекиньте мне запись, если вам не сложно.

Мне сложно не было, я перекинула.

Вампирша получив послание, активировала один их выключенных экранов на стене морга, и включила запись на нем. Крики, стоны, мольбы… и фальшь!

Фальшь во всем. В том, как эта девушка, после вот всех тех извращений, с применением огромных… не хочу думать об этом, так вот после всего того, четыре вампира для нее были пыль, серьезно.

И ее побег, эта трогательная часть, где двое держались за руки… фальшь. Во всем. Парень с которым она убегала был человеком. И она едва ли на него посмотрела хоть раз… постановка. Тупо постановка. Я не хотела смотреть эту запись, с первого раза не хотела, а следовало бы отбросить жалость, сострадание и эмпатическое сочувствие, и посмотреть на происходящее внимательнее. Критично посмотреть на происходящее.

И вот сейчас, после всех тех фотографий, я могла точно сказать – убитая играет на камеру. Хорошо так играет. Профессионально. Качественно. И единственная естественная реакция – в момент смерти. Она не ожидала, что ее убьют. Видимо имелась какая-то договоренность, и жертвы считали себя участниками постановки… вот только одного они не ожидали – что постановка окажется со смертельным исходом, и убьют – их.

– Лорд Навьен, – задумчиво проговорила доктор Савадж, в третий раз прокручивая ролик, – кто копает под Даркана?

Тысячник на этот вопрос не ответил. Он уже набирал номер, и едва на том конце ответили, ледяным тоном спросил:

– Причина ритуального убийства?

Менее всего, я ожидала, что он позвонит отцу убитого. Менее всего я ожидала, что это будет отец! Но… собеседник на том конце хрипло ответил:

– Мой сын возжелал недопустимого.

Навьен нажал отбой. И посмотрел на меня.

Я даже не знаю как, но в голове сложилась четкая логическая цепочка – я теперь княгиня, то есть я то недопустимое, чего возжелал Навьен, то есть… То есть когда доктор Савадж сказала, что этот поцелуй может стоить Навьену головы… это не было ни метафорой, и расхожей фразой.

Молча сходила к раковине, взяла спирт, которым уже кажется провонялась вся, обжигая слизистую прополоскала рот, потом вытерла спиртом и так уже пекущие губы, затем старательно шею. Когда закончила, поняла, что все это время тысячник стоит и смотрит на меня.

И в этот момент ему, кажется, было плевать даже на доктора Савадж, которая не особо и пыталась скрыть ироничную усмешку.

– Извини, – сказала я Навьену, – но я как-то предпочитаю, чтобы ты смотрел на меня с высоты своего двухметрового роста, чем с постамента в морге.

И Навьен отвернулся.

Резко, молниеносно, пугающе даже и… как-то зло.

А потом вдруг спросил:

– Что, я уже не «зверь»?!

– Да зверь, зверь, – успокаивающе заверила его, – просто, понимаешь, я предпочитаю, чтобы звери твоего уровня смотрели на меня из лесу там, но лучше из-за решетки зоопарка, а вот чучела, головы развешенные по стенам и прочее, меня как-то не радуют.