А тут еще в довершение всех обид нахальный аррант заявился к ней с тем самым перстеньком и просил взять его себе, дескать, очень уж он ей к лицу. Раб одаривает хозяина! Нет, это совершенно невозможно! Возмутительно, ни с чем не сообразно! Надобно, ох надобно учинить скандал, хотя, Нгура свидетельница, она не делала этого со дня свадьбы! Молодая женщина уже набрала в легкие побольше воздуха, но, взглянув на смиренно стоящего перед ней чужеземного лекаря, одумалась. Вай-ваг! Чего иного можно ожидать от варвара, арранта, светлокожего дикаря? Да и зачем ему, ежели разобраться, этот перстенек, ведь ни на один же палец его не лезет? В общем, она решила, что не пристало ей учить раба-чужеземца хорошим манерам и закатывать скандалы, и перстенек взяла. А чудаку арранту дала несколько серебряных монет на лекарства для его больных. Тоже, конечно, дикость изрядная, но так хоть Газахлар к ней цепляться не будет, если этот самый сапфир у нее на руке увидит…

Эвриху казалось, что они с Нжери очень ловко и к обоюдному удовольствию уладили возникшее недоразумение, однако радовался он, как вскоре выяснилось, рано. Да и Дихтиар с Нгорро, выделенные ему в помощь Изимом для ухода за больными, лишь отчасти решили возникшие перед ним трудности. Заключались же они в том, что в «Мраморное логово» зачастили Небожители, хвороб у которых оказалось несть числа, а требований и капризов и того больше. Исполняя их, Дихтиар с Нгорро сбивались с ног, а Нжери, вынужденная играть роль гостеприимной хозяйки, взирала на Эвриха со все возрастающей ненавистью. Этой хорошенькой, как статуэтка, девице решительно ни до чего, кроме себя самой, не было дела, и любой, кто отвлекал ее от верчения перед серебряным зеркалом, примерки всевозможных нарядов и раскладывания гадальных табличек, тотчас же зачислялся ею в разряд недоброжелателей И главным из них, естественно, стал новый домашний лекарь Газахлара, из-за которого ей приходилось принимать не только соседей, но и малознакомых, а то и вовсе незнакомых Небожителей, невесть откуда проведавших об искуснейшем врачевателе-арранте, в считанные седмицы поднявшего со смертного одра ее супруга.

Общаться с недужными и их родичами — тягчайший, неблагодарнейший труд, ибо каждый из них слушает только себя, думает и говорит лишь о своих хворобах, не интересуясь ни катанием на лодках, ни соревнованиями колесниц, ни скачками, ни нарядами. Попробуй-ка побеседуй с ними, ежели слышишь от них всегда одно и то же Про вросший в кожу ноготь, замучившую одышку, приступы тошноты, бессонницу, ломоту в суставах, невозможность ступить на правую ногу, на левую ногу, слепоту, глухоту, изжогу, отрыжку, геморрой, головокружение, нарушение лунного цикла, тяжелое протекание беременности… О Мать Богов Нгура! С каким бы наслаждением она выгнала всех этих носящихся со своими вонючими болячками оксаров и форани, навсегда заперев перед ними ворота особняка! А ведь были среди них и те, кто приезжал просто поглазеть на чудного арранта. Не на нее, Нжери, не для бесед с выздоравливающим Газахларом — хотя находились и такие, — а на их шрамолицего раба. О, как это было унизительно, оскорбительно, ужасно! Особенно же раздражали и бесили ее форани, желавшие, чтобы аррант помассировал их мерзкие ожиревшие телеса…

Пресыщенные эти матроны и их избалованные дочки доводили Эвриха до полного исступления. Нетрудно было догадаться, что Газахлар использует его умения, дабы восстановить старые знакомства, желая появиться при дворе Кешо не позабытым всеми опальным, неугодным, нежеланным отщепенцем, отшельником, срок уединения коего подошел к концу, а влиятельным, уважаемым и почитаемым Небожителем Он, Эврих, ничего против этого не имел. Напротив, он всячески приветствовал и поощрял проснувшуюся в Газах ларе жажду деятельности. Не зря говорят: болезнь прискачет, как лошадь, а уползет, как улитка. Так оно обычно и бывает. И ежели уходить она будет хотя бы со скоростью хромого пса — все от этого только выиграют. Досадно, конечно, выслушивать нескончаемо длинные истории про бессонницу, коли и без красочных описаний и сетований ясно, что толстомясой бабе надобно либо бегать вокруг особняка вместо обеда и ужина, либо пить настой чашемордки с кудрельницей Заготовленный им, кстати, как раз для таких вот коровищ в огромном количестве. И это в то время, когда во флигеле какой-нибудь глиномес мучается от загноившейся раны, а старый рыбак с перекошенным от боли лицом тетешкает раздавленную при неудачной швартовке челна ладонь.

Но даже бессонницу можно понять и простить: любая хворь эгоистична и кажется недужному самой страшной и мучительной. Неизмеримо хуже, когда на него являлись просто поглазеть, как на диковинную зверушку, или требовали, чтобы он сделал им «целительный массаж», то есть оказал ту самую услугу, которую они за медный чог могли получить в любой бане или купальне. Банщиков-то, хвала Отцу Созидателю, император Кешо истреблять не призывал, и рьяно исполнявшие его приказы подданные с колдунами их, в отличие от лекарей, не путали. Появлявшиеся в «Мраморном логове» Небожители не желали, однако, пользоваться услугами банщиков и банщиц, полагая, будто целитель из Аррантиады знает какие-то секреты, что было, конечно же, величайшим заблуждением. Напрасно Эврих уверял их, что опытный массажист, а иных в Городе Тысячи Храмов и не было, знает и умеет в сто раз больше, чем он, ибо с того всю свою жизнь и кормится.

Попытки его перепоручить массаж очаровательной Дихтиар и крепкорукому Нгорро, коих он быстро обучил тем немудрящим хитростям, которые знал сам, тоже успехом не увенчались. Пущенная кем-то ради красного словца фраза о том, что у «золотоволосого арранта — золотые руки», буквально заворожила Небожителей, так что даже самые стеснительные форани, которым и массаж-то нужен был, как слепому зеркало, не желали и слушать о том, чтобы их обслуживала Дихтиар. И Эвриху приходилось месить спины, ляжки и плечи, мять шеи и пересчитывать позвонки совершенно здоровым людям, вместо того чтобы оказывать квалифицированную помощь тем, кто в ней по-настоящему нуждался. А Нжери, вместо того чтобы помочь ему и распустить какие-нибудь слухи об алмазных руках его действительно толковых помощников, злилась, подсматривала за ним, кусала губы и ревновала Эвриха к каждой Небожительнице, вне зависимости от возраста и комплекции. Кончиться это должно было скверно, хотя он старался как можно реже оставаться наедине с супругой Газахлара, и все же настал миг, когда неизбежное произошло.

— Полагаю, ты уже промассировал спины всех обитательниц Закатных Холмов и доброй половины Небожительниц с правого берега Гвадиары. Не кажется ли тебе, что ты мог бы оказать такую же услугу своей госпоже? Я, правда, никогда не жаловалась на здоровье, но этот неиссякаемый поток немощных заставляет и меня чувствовать себя старой развалиной, — обратилась Нжери к арранту как-то вечером, выходя из-за ширмы, отгораживавшей покои, в которых она принимала гостей, от комнаты, отведенной Эвриху для их осмотра и лечения.

— Если дело всего лишь в усталости, тебе незачем прибегать к моим услугам. Глоток вина и крепкий сон — вот все, в чем ты нуждаешься, — сухо промолвил он, отворачиваясь от выходящего в сад окна и ругая себя за то, что не успел спуститься на первый этаж, в каморку, располагавшуюся рядом с комнатами, где помещались находящиеся на излечении тяжелобольные. Прежде он, бывало, оставался здесь ночевать, на случай если Газахлару понадобится его помощь, но теперь в этом давно уже не возникало нужды. Обычно он не задерживался тут дольше необходимого — обязанность прибирать это помещение лежала на Дихтиар, — да больно уж утомила его нынче возня с роскошного вида форани, у которой были явные нелады с позвоночником. Выслушав ее сетования, он не отнесся к ним с должным вниманием, но вскоре убедился, что порой у нее и впрямь происходит защемление какого-то нерва, заставлявшее несчастную женщину в голос кричать от боли.