Аббасов считал, что только благодаря таким, как Минин, русских людей еще не раздавили, как тараканов. Но осталось таких немного. И слава Аллаху, полагал Аббасов, ведь что бы мы иначе делали?

Петр Минин выглядел максимум на сорок пять лет, благодаря регулярным употреблениям сыворотки. Он носил аккуратно постриженную бороду, в которой поблескивали лишь несколько седых волосков. Пронзительно холодные, глубоко посаженные глаза внимательно следили за вошедшим Аббасовым, который остановился у основания Т-образного стола. Со своим крупным горбатым носом Минин вполне мог бы сойти за своего на Кавказе, особенно если отрастить бороду подлиннее.

— Присаживайся, Далягмас.

Замминстра непринужденно и четко произнес имя Аббасова. Редко кому из русских удавалось сделать это без запинки.

— Поближе, поближе, не стесняйся, — добавил Минин, когда майор подвинул для себя крайний стул.

Аббасов секунду помедлил, а затем прошел вперед и устроился там, где стол делал изгиб.

— Прочитал твой рапорт, — замминистра потряс картонной папкой; современной технике он не доверял и по старинке требовал, чтобы все документы ему предоставляли распечатанными на бумаге. — Есть что обсудить.

Кто бы сомневался.

— Ситуация сложилась немного не так, как мы планировали?

Аббасов был вынужден согласиться, потому что ситуация и впрямь сильно отличалась от того, что они запланировали перед его отъездом в Петроград.

* * *

Он терпеть не мог Петроград. Возможно, с этим городом можно как-то примириться, но отвратительный климат не оставляет на это шансов. Аббасов не представлял, как здесь можно жить по собственной воле. Лютые снежные зимы, дождливая слякоть осенью и весной. Каждый местный житель хотя бы раз в год берет бюллетень и несколько дней к ряду проводит, укутавшись одеялом с головой, чтобы поскорее победить простудную хворь. Пару относительно солнечных недель, которые выпадают то на июль, то на июнь, то на август, местные жители почему-то всерьез называют летом. И еще эта дикая влажность круглый год, из-за которой любой мороз выворачивает ноздри наизнанку, а если тепло преодолевает отметку в двадцать градусов, то нужно три раза в день менять одежду, чтобы не смердеть козлом. Отдельный вопрос, зачем русские вцепились мертвой хваткой в этот город, закопав в мерзлую землю миллионы человек, хотя в блокаду был такой замечательный шанс избавиться от него без существенных потерь для имиджа, заодно свалив эшелон проблем на головы педантичных тевтонов.

Ладно, не нужно уничтожать этот город. Сейчас это действительно неразумно. Пусть будет. Важный транспортный узел? Развязывайтесь на здоровье! Но не заставляйте людей жить здесь и размножаться. В каких-то семи сотнях километров на юго-восток расползлась Москва. Всего восемь часов на машине. Но насколько легче там дышится! Словно другая планета. Шайтан с ним, пусть остается этот мрачный город. Но пора использовать его по-другому. Хватит уже кривить душой, это не город, а преисподняя! Место, где томятся грешники и неверные. Вот и сделайте Петроград ссыльным городом! Мечты, мечты…

Командировка затянулась. Собираясь в Петроград, он рассчитывал, что все дела займут не больше пары недель. В крайнем случае — месяц. В итоге Аббасов застрял основательно. Каждый новый день в ледяном плену заставлял его нервничать, терять терпение и подтачивал уверенность в успехе всей операции.

В тесной уборной при кабинете следователя не хватало света. Из-за этого отраженный в зеркале Аббасов был похож на выцветшую архивную фотографию. Вспомнился отец и его дембельский альбом, который хранился в самом дальнем углу платяного шкафа, в который детям строго-настрого запрещалось совать свой нос. Однажды, продираясь сквозь ворох бабкиной одежды, семилетний Далягмас нащупал бархатистую обложку и замер. От страха, что в любой момент могут поймать с поличным, его прошиб пот. Не вылезая наружу, там же в шкафу, при слабом свете, проникающем через щель между дверцами, он раскрыл тяжелый том и, напрягая зрение, впервые в жизни рассматривал фотографии. На пожелтевших карточках отпечатались неведомые места: высоченные дома, многие из которых были частично или полностью разрушены, почерневшие голые деревья и улыбающиеся в бороды мужчины в мешковатых комбинезонах защитного цвета. Далягмас узнал автоматы Калашникова в крепких руках, а вот определить отца среди остальных воинов Аллаха не сумел, ведь с такими бородами все похожи. Потом он услышал, что его зовут ужинать, и поторопился спрятать фотоальбом на место. Но не один год время от времени улучал несколько минут, пока взрослые были в отлучке, чтобы снова взглянуть на удивительные застывшие картинки, показывающие другой мир.

Аббасов провел пальцем по щеке. О том, как важно бриться, отец объяснил ему в двенадцать лет: «Только ваххабиты носят бороды. Если не будешь бриться, тебя примут за ваххабита и убьют». Далягмас не сразу проникся этой доктриной, тем более что плохо разбирался, кто такие ваххабиты. Но после службы в армии у него вошло в привычку скоблить щетину дважды в день.

Он взглянул на часы и решил, что пора.

Джигиты из группы задержания слегка перестарались: у задержанного был сильно расквашен нос, а на лбу запеклась кровь от многочисленных ссадин. Пожаловались, что оказал сопротивление. А чего они ждали, бездельники? Впрочем, это было не так уж важно. Сильнее всего Аббасова беспокоило, что у мальчишки при себе не нашлось ни одной изобличающей улики. Подозреваемый оказался не такой дурачок и избавился от пистолета. Где? Теперь и не найдешь. Все что против него имелось — слабенькие показания Игоря Вечтомова. В суде их не предъявишь. И, вообще, какой еще суд? Суд никому не нужен. Дело государственной важности и строго секретное. Но пока приходится довольствоваться до обидного малым: труп отличного полевого агента, бесполезные обломки устройства, не подлежащего восстановлению, а также компьютер, от которого — шайтан его возьми! — тоже никакого толку, поскольку профессор Вольф зашифровал архив. Как это ни прискорбно, но помятый сопляк в наручниках — единственный источник информации.

Аббасов за подбородок приподнял его голову. Сначала он встретил равнодушный потухший взгляд, но через мгновение задержанный его узнал.

— Я же предупреждал, Арчибальд, — сказал Аббасов. — Поздние прогулки до добра не доведут.

Мальчишка мотнул головой, вырываясь. Аббасов отпустил его подбородок, сокрушенно поцокал и устроился за столом напротив. Полунин не поднимал глаз. Только время от времени можно было увидеть, как дергается его кадык, когда он сглатывает слюну.

— На этом самом табурете сидела и твоя подружка.

Молодой человек никак не отреагировал.

— Ты же не хочешь, чтобы мы опять ее взяли?

На этот раз он злобно глянул исподлобья.

— Ой, боюсь, боюсь! — замахал руками Аббасов и рассмеялся. — Ладно, оставим твою подружку пока в покое. Она мне не нужна. И даже ты, парень, интересен мне лишь постольку, поскольку… Я не садист и не получаю удовольствие от того, что нас ждет, если ты не станешь сотрудничать.