он очень рассердился на меня, считая именно меня виновным в этом позоре. Наши отношения быстро пошли на убыль. Но должен признаться, что за то время, пока они длились, советы, которые он мне давал, оказались добрыми. Я уверен, что он имел искреннее желание оказать мне услуги. Несомненно, он был одним из тех полусумасшедших, которых я всегда был склонен коллекционировать. Между прочим, он рассказывал всем, кто был готов его слушать, что он – сын моего отца и одной из великих княгинь.

* * *

Однажды после полудня, вскоре после моего возвращения из Испании, в Булонь к нам приехал высокий, красивый юноша со спортивной осанкой и назвался одним из моих кузенов. Это был граф Фульк де Ларенти-Толозан, офицер авиации. Я вспомнил, что знавал его еще ребенком, но с тех пор совершенно потерял из виду и даже позабыл, что между нами есть родственная связь.

Тараторя так быстро, что я едва успевал за ним следить, Фульк принялся объяснять, что он женился на русской, Зинаиде Демидовой, и что второй муж матери его жены был братом моего отца, это делало Фулька моим кузеном.

Я заготовил было заявление, что «очевидность» подобного родства буквально бросается в глаза, но искренняя приветливость и добрая фантазия этого «импровизированного» кузена сразу снискали мою симпатию. Я тоже согласился с этим родством, остававшимся для меня, по правде говоря, смутным, особо не придираясь к способу, которым оно было изложено. И в итоге не пожалел об этом. Фульк и его прелестная жена Зинаида, которую звали Зизи, эти сомнительные кузены быстро стали нашими настоящими друзьями.

Разумеется, мадам Хуби не замедлила обнаружить существование Фулька и тут же захотела с ним познакомиться. Их встреча состоялась очень неожиданно, вечером, когда я ужинал с ней вдвоем. Из каприза, очень похожего на те, что позволял себе раньше махараджа, она попросила меня одеться индусским принцем, сама же надела знаменитый кокошник, который ей еще не надоел.

Мы только-только сели за стол, когда меня известили о приходе Ларенти-Толозана.

– Пусть входит! – воскликнула Биби, – Я хочу его видеть!

Пригласили Фулька, и его потряс вид мадам Хуби, одетой по-русски, и меня в восточном платье.

– Вы похожи на корову, разглядывающую поезд, – сказала ему Биби. – Садитесь и объясните мне ваше родство с Солнцем.

Слегка смущенный, Фульк сел и начал свою историю. Сначала она слушала его внимательно, потом со все более возраставшим нетерпением. Внезапно она его прервала:

– Итак, дед твоей жены был дядей Феликса?

– Нет, это был второй муж ее бабки, – растерянно сказал Фульк.

Биби торжествовала:

– Хватит! Заткнись, дурак. Останови свой пулемет. Мать твою!..

Мы редко хохотали так, как в тот вечер.

Глава XI. 1928 год

Новая клевета. – Смерть генерала Врангеля. – «Озеро». – Неудача в Вене. – В Дивоне с двумя миссис Питт. – Коллективный отъезд в Кальви. – Смерть отца. – Иск дочери Распутина ко мне. – Я уговорил мать переехать в Булонь. – Гриша

Застряв в Париже из-за катастрофического положения дел, которое я обнаружил после возвращения из Испании, я не видел генерала Врангеля со времени своей испанской авантюры. Как только стало возможным, я помчался в Брюссель. При виде меня генерал встрепенулся и протянул мне газету, которую читал:

– Итак, Феликс, вы не теряете времени в Париже! Посмотрите сначала, что о вас пишут.

Это был номер русскоязычной газеты «Дни» от 10 января 1928 года. Ее выпускал в Париже Александр Керенский, он же Аарон Кирбиц, разоблаченный всеми честными и здравомыслящими русскими.

В статье говорилось, что я полностью скомпрометирован безнравственными делами, дополненными финансовым скандалом, и что все это должно привести меня на каторгу, но она заменена приговором о высылке, и теперь я нахожусь в Базеле. На следующий день та же газета сообщала самые возмутительные подробности, уточняла сумму, которую я выплатил, чтобы замять дело, и наконец объявила о закрытии дома «Ирфе», оставлявшем без работы множество швей.

Поспешив вернуться в Париж, я разыскал известного адвоката господина де Моро-Жаффери и поручил ему свое дело. На следующий день десяток газет получили и опубликовали такую информацию:

«С некоторых пор в отношении князя Юсупова распускается беззастенчивая и одиозная клевета. Русский социалистический ежедневник, издаваемый в Париже господином Керенским, бывшим председателем русского временного правительства в 1917 году, стал эхом этих низких инсинуаций. Этот господин обязан немедленно поместить самое формальное опровержение своих измышлений, поскольку ни один из фактов, приводимых в его статьях, никогда не имел места.»

Тем не менее, эффект, на который были рассчитаны подобные публикации, был произведен. В русской колонии разразился большой скандал. Праздные языки пустились работать вовсю, обогащая и дополняя сплетнями статью газеты «Дни» и описывая сцены, достойные Великого Петрушки: по словам некоторых, я дошел до того, что съел свою жертву, которую предварительно расчленил и приказал приготовить!

Нашлись журналисты, которые по собственной инициативе встали на мою защиту. Брешко-Брешковский сделал это в русской газете «Последние новости» и в выражениях, негодование которых не исключало юмор. Я выиграл все процессы, возбужденные по этому делу и во Франции, и за границей, ибо клевета была опубликована повсюду, вплоть до японских газет. Я даже имел удовлетворение увидеть газету «Дни» запрещенной. Удовлетворение чисто платоническое, поскольку мои враги тем не менее добились моего разорения. Испуганные клеветническими статьями в прессе, мои кредиторы преследовали меня своими требованиями, а банки отказывали мне в любых кредитах. Но наиболее серьезным и мучительным для меня было то, что клевета, ставшая публичной, коснулась Ирины и ее родных. Мне так и не удалось узнать, кто был автором этих статей. Называли некоторые имена, но лишь предположительно, и профессиональные тайны мешали это проверить.

Параллельно с этой клеветнической кампанией я испытал атаки другого рода: по Парижу циркулировали векселя с моей подписью (у меня в руках их побывало множество, и должен признать, что моя подпись была подделана великолепно). Однажды меня препроводили в полицию префектуру, где сообщили, что некая американка обвиняет меня в краже ее бриллиантового браслета. Она встретила в дансинге субъекта, выдававшего себя за князя Юсупова. Они танцевали, развлекались, любили друг друга, затем расстались. Обнаружив вскоре, что «князь» забрал на память ее браслет, американка подала жалобу. Полиция нашла отель, где жил этот проходимец, и в регистрационном журнале отеля дату его приезда. Он записался там под моим именем, но к тому времени уже исчез.

Мари-Терез д’Юзес пригласила меня однажды для встречи с писателем, который утверждал, что встретил меня в клубе, пользующемся очень дурной славой. Сам он заглянул туда, так как собирал материал для своей