«Мне мешает признать ваш труд превосходным только легкое подозрение в западном конституционализме, чуждом русскому уму, – написал он. – Напротив, ваша любовь к царю и России, как и к православной вере, вызывает самое горячее одобрение читателя.»

* * *

В разгар ожесточенной критики моей книги не заставили себя ждать и другие неприятности. Однажды вечером – или скорее уже ночью – ко мне явилась родственница жены, объяснявшая свой визит в столь неурочный час важностью вызвавшего его повода. Действительно, она уверяла, что получила поручение от министра внутренних дел предупредить меня, что я должен немедленно покинуть Францию. Это надо было сделать немедленно, чтобы избежать скандала, иначе мое имя окажется публично связанным с теми, кто был замешан в деле о фальшивых венгерских бумагах. Об этом деле в то время наперебой писали газеты. Министр, желая избавить от неприятностей императорскую семью, с которой, как он знал, я был в родстве, прислал к родственнице жены своего личного секретаря, чтобы она предупредила меня.

Я был ошеломлен! Тем временем, посетительница торопила меня с отъездом, пусть даже обвинение и несправедливо – в чем она имела доброту не сомневаться. У нее в сумочке были два заграничных паспорта – для меня и моего камердинера.

Ирина, не теряя хладнокровия, посоветовала мне пренебречь предупреждением, которое показалось ей подозрительным. Мне тоже так казалось, и сначала я решительно хотел отказаться покидать Париж. Но, принимая во внимание личность посетительницы, в добрых намерениях которой и желании избавить от неприятностей прежде всего семью Ирины нельзя было сомневаться, я решил уехать.

Ноябрь – не лучший месяц для посещения полуденных стран, солнце и жара идут им больше. Из-за холода и дождя Испания лишилась для меня своего очарования. Я нашел Мадрид просто ледяным, и говорили, что чем дальше к югу, тем ниже будет температура. Тем не менее, Гранада, вопреки погоде, произвела на меня самое отрадное впечатление. Но все же мне хотелось взглянуть еще раз на сады Альгамбры в более благоприятное время.

По дороге из Гранады в Барселону я остановился в Ронде, прелестном городке, где собирался провести ночь и следующее утро. Я пробыл там всего несколько часов, когда мне принесли приглашение на обед к герцогине Парсент. Это имя не было мне известно. Портье в отеле в ответ на мои вопросы сообщил, что эта дама – немка, давно живет в городе и славится своей благотворительностью. Ее даже зовут «королева Ронды». Администрации отеля было поручено извещать ее о проезжающих иностранцах, и она приглашала обедать тех, кто казался ей достойным интереса. «Еще одна оригиналка…» – подумал я, отправляясь к ней.

Я нашел совершенно очаровательную женщину, она приняла меня, как старого знакомого. Действительно, мы быстро нашли общих знакомых. Ее дом, «Casa del Rey Moro» («Дом короля мавров») воистину был мечтой и представлял собой счастливое сочетание испанского уклада с английским комфортом. Герцогиня предложила мне перенести мой багаж из отеля, если я предпочту провести ночь под ее крышей. Я принял ее предложение, не заставив себя просить дважды.

Появились еще гости, столь же незнакомые хозяйке, как и я сам несколько минут назад. Обед прошел тем не менее весело – по своему неожиданному характеру и по отсутствию всякого формализма. Остроумие, добродушие и юмор хозяйки превратили вечер в один из тех редких эпизодов, которые всегда приятно вспомнить.

На следующий день перед моим отъездом герцогиня показала мне школы, предприятия и мастерские, основанные ею. Я купил несколько вещиц на память о часах, проведенных в обществе любезной «королевы Ронды».

Устав от отелей второго сорта, где отвратительно кормили и где я умирал от холода, прибыв в Барселону, я, не колеблясь, остановился в «Рице». У меня оставалось совсем мало денег, но я не очень об этом беспокоился. Я полагался на провидение – и верность моего правила всегда подтверждалась дальнейшими событиями. Поэтому я верил, что и на этот раз все как-нибудь устроится.

В Барселоне я повидал многих знакомых испанцев, которых встречал в Париже. Они познакомили меня со своими друзьями, большинство которых жило за городом. Буквально за несколько дней я познакомился со всем городом и окрестностями. Каталонцы – люди любезные и гостеприимные. Нигде я не встречал более дружеского приема и симпатии, показавшейся мне самой искренней.

Я все еще находился в Барселоне, когда получил от Ирины несколько отчаянных посланий. С момента моего отъезда поведение Яковлева, моего поверенного в делах, казалось ей весьма подозрительным. Он все время просил ее подписать то, чего, как ей казалось, не надо было подписывать. Ее подозрения особенно усилились, когда он захотел заставить ее подписать документ о продаже всех наших оставшихся драгоценностей.

Дело было серьезное, и я – будь что будет – решил вернуться. Я предупредил Ирину о моем скором приезде и советовал ей впредь не подписывать никакие документы. Я отослал свой паспорт лицу, добывшему мне визы в Испанию, объяснил, зачем мне нужно вернуться, и попросил получить для меня визу в Бельгию, откуда я рассчитывал без труда вернуться в Париж. Мне ответили, что я должен оставаться там, где нахожусь. А о паспорте и визе даже не было и речи.

Один из барселонских друзей, с которым я поделился своими проблемами, предложил отвезти меня на своей машине и помочь перейти границу. Я оставил багаж в отеле под присмотром своего камердинера и в тот же вечер мы прибыли в маленькую горную деревушку Пучсерда. Когда настала ночь, по тропам, засыпанным снегом, проваливаясь по колено в сугробы, мы достигли границы, и я пересек ее без происшествий.

Светало, когда я пришел в Фон-Ромё, измотанный многочасовым переходом в горах, но столь очарованный красотой снега под солнцем, что забыл про усталость.

Прежде всего я позвонил Ирине и успокоил ее. Я попросил ее немедленно прислать ко мне Каталея со сменой одежды и уверил в скором своем приезде.

Когда прибыл Каталей, на нем лица не было. От него я узнал все, что произошло в мое отсутствие. Я был неплохо осведомлен о поведении Яковлева, но подозревал, что не он один был причиной обрушившихся неприятностей.

* * *

Ирина ждала меня на вокзале с одним из наших давних друзей Михаилом Горчаковым. Оба были мрачнее тучи. Они сказали, что при известии о моем приезде Яковлев скрылся, и невозможно найти его следы. А особа, отправившая меня в Испанию, отбыла в Америку.

Мне все же казалось, что Яковлев не прожженный проходимец, а лишь