Как-то в разговоре с Успенским Гурджиев бросил загадочную фразу: я иду «против природы и Бога». «Что он имел в виду?» – задался вопросом Гротовский. Может быть, то, что поток энергии, излучаемый Творцом, в конце концов истощается и только человек, осознав, кто он на самом деле, способен вернуть энергию Богу? Ученые говорят о процессе творения как об энтропии. Но и сам Творец находится в состоянии энтропии, продолжает толковать и развивать Гурджиева режиссер. Потоку нисходящих энергий противостоит только один восходящий – рост человеческого сознания. Так что, помогая Богу, человек идет против него и сотворенной им природы. Этот мудрый парадокс польского режиссера вырос на основе учения Гурджиева.

Удивительно все-таки, как самоучка из кавказской глубинки, которого не без основания обвиняли в вульгарности и необузданности, повлиял на судьбу европейского театра. Ведь среди тех, кто числит себя его учениками, не только Брук, Гротовский и Юрий Погребничко, но и многие деятели contemporary dance, которые по-разному трансформировали технику «священных танцев». Конечно, немаловажно то, что Гурджиев сознательно придал своему учению театральную форму, создав из ритуала сценическое действо. До него сакральными танцами занимались (и занимаются) в буддийских монастырях и суфийских обителях «теке». Гурджиев вынес их из святая святых на подмостки. Поэтому Четвертый путь и стал столь привлекательным для театрального авангарда, положившего немало сил на возвращение к сакральной сути гистрионства. Но есть и еще одна причина. Из всех искусств театр самое земное, его истоки не только в ритуале, но и в балагане. Но и Гурджиев был отнюдь не чужд балагану. Он никогда не разводил сакральное и профанное – они парадоксальным образом уживались в его учении.

Но все-таки тайна остается, и «учитель танцев» первый бы порадовался этому – он ведь очень не любил обманчивую ясность и больше всего стремился к тому, чтобы не дать человеку успокоиться в мире удобных иллюзий.

В конце лета 1913 года посетители модного московского кафешантана в саду «Аквариум», что на Садовой, могли наблюдать любопытное зрелище. Семь британских скрипачек в весьма откровенных одеяниях играли, приплясывая, зажигательную музыку. Особенно выделялась солистка, в которой чувственность и таинственность сочетались именно в тех пропорциях, которые предписывала belle époque. Впрочем, эпоха завершалась. Через год Первая мировая окончательно поставила на ней крест. Солистку звали Лейла Уоддел (1880–1932), ее любовника и импресарио труппы Ragged Ragtime Girls – Алистер Кроули (1875–1947).

Каким образом один из самых именитых оккультистов прошлого столетия, числивший себя Зверем из Апокалипсиса, оказался в этой странной роли? Ведь ничего магического в танцующих скрипачках не наблюдалось. Однако магия сцены увлекла Кроули и занесла его в Россию. Времени даром он тут не терял, затеяв бурный роман с некоей Анной Ринглер, юной мадьяркой, непонятно каким образом очутившейся в Москве. Она оказалась мазохисткой, и новые сексуальные впечатления совершенно пленили Кроули. Из этой связи он сделал далекоидущие выводы: «Русские в своем мистицизме считают страдание основой спасения. Причина этого проста, но неприятна. Просто садизм и мазохизм более или менее нормальное явление для сексуальной жизни России».

В этом весь Кроули. О русском мистицизме он взялся рассуждать, опираясь на случайный сексуальный опыт. А то, что партнерша, судя по всему, имела к России не больше отношения, чем он сам, нисколько не помешало широте его обобщений. С мистиками же и оккультистами, которыми в ту пору кишела Москва, великий маг встречаться не стал. Зато подружился с двумя британцами, не чуждыми магическим интересам. Один – Брюс Локкарт, шпион и авантюрист, прославился «заговором послов», направленным против большевиков. Второй, Уолтер Дюранти, напротив, проникся к ним и лично к товарищу Сталину непомерной симпатией, о чем на протяжении многих лет сообщал читателям «Нью-Йорк таймс». И даже получил за это Пулитцеровскую премию. А еще он дружил с Михаилом Булгаковым. Тут впору вспомнить, что знатный иностранец Воланд тоже набедокурил в «Аквариуме», и дать разыграться воображению, которое так ценил великий маг. Но, увы, булгаковский дьявол не имел к Кроули никакого отношения.

Гораздо важнее другое – связь Кроули со сценой вовсе не была случайной. За три года до московских гастролей он поставил в Кэкстон-холле в Вестминстере «Элевсинские мистерии». Жанр постановки он определял как «драматический ритуал», сценарий написал сам с помощью нескольких единомышленников, и скрипачка Уоддел исполняла в этом действе одну из главных ролей.

Александр Эдвард Кроули (Алистером он стал в Кембридже, сочинив себе модные кельтские корни) родился на респектабельном курорте Лемингтон в семье богатого пивовара и активнейшего члена консервативной протестантской религиозной группы «Плимутские братья».

Эта евангелистская секта апокалиптического толка оказала мощное влияние на Кроули. Нет, он не уверовал в грядущее пришествие Христа, напротив, проникся большой неприязнью к христианской морали, которую ему насильно прививали с детства. Его оккультная карьера и была бунтом против христианства. Но любопытно, что в этом бунте удивительным образом преломились эсхатологические чаяния его родителей. Он так страстно ожидал наступления нового эона, что в конце концов объявил себя его пророком.

В годы учения в Кембридже Кроули безудержно писал стихи, упорно занимался альпинизмом, блестяще играл в шахматы и удачно соблазнял официанток окрестных пабов. Словом, вел себя так, как полагается вести себя студенту престижнейшего британского университета. Не чужд он был и гомосексуальным связям, что, в общем, тоже было вполне типично. Британские интернаты для родовитых мальчиков, откуда они со временем и попадали в «Оксбридж», располагали к подобного рода ночным шалостям. Он даже собирался стать дипломатом и одно лето провел в Петербурге, изучая русский язык.

Но не таков был Кроули, чтобы избрать обычную для британского джентльмена карьеру. Во всем, что он делал, прорывалась неистовая страсть. Стихи он строчил километрами, на снежные пики взбирался самым рискованным образом, а в постельных подвигах (как гетеро-, так и гомосексуальных) обнаруживал для себя некое сверхъестественное измерение. Его интерес к магии вырос именно из этого. Он верил, что путем максимального напряжения воли может выйти за пределы обыденного сознания и магически овладеть миром. Этот выход мог быть связан со смертельным риском (альпинизм), разрушением моральных табу (безудержный секс) и бескрайним воображением (поэзия). Со временем к этой гремучей смеси добавились наркотики.

В 1898 году Кроули вступает в «Золотую зарю», самый известный оккультный орден того времени, основанный десятью годами раньше тремя масонами – Уильямом Робертом Вудманом, Уильямом Уинном Вескоттом и Сэмюэлем Лидделом Мазерсом. Кроули получает посвящение от Мазерса и берет орденское имя брат Пердурабо (лат. «Я выдержу»). Сообщаемые ему секреты казались Кроули банальными, все это он уже читал, а магические обряды уступали тому экстатическому опыту, которым он овладел в одиночку. Здесь проявилась основная черта его натуры – абсолютный эгоцентризм. Он был убежден в своей избранности и в том, что все окружающие, включая собратьев по магическим поискам, лишь инструменты в осуществлении высшей цели. Когда инструменты перестают работать, от них нужно избавиться и заменить новыми.