Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О, Леночка забыла телефон дома, а он, по всей видимости, разрядился… — торопливо объяснила бабушка Лены. — А я даже и включить его не могу. Мне Леночка-то показывала, а я что, запомнила, что ли? Я и не разбираюсь в этом…
Макс поджал губы, начиная раздражаться.
— А где она, вы не знаете? — почти с придыханием спросил он.
Сжал телефон еще сильнее, чувствуя, как в груди сердце начинает новый бег по замкнутой окружности.
— Нет, не знаю. Она с Аней поехала, с Титовой.
Неужели так бывает, что ты чувствуешь, как булыжник, сковавший железными оковами твое сердце, падает вниз и разбивается на сотни и даже тысячи осколков, унося с собой все подозрения и сомнения?! И ты даже слышишь, как он разбился.
Лена уехала с подругой. Не с другом, а с подругой!
Макс готов был прыгать от радости.
— А куда они могли поехать, вы не знаете? — спросил он.
Она задержалась с ответом. Раздумывая над чем-то? Решая, говорить или нет?! А может быть, Лена запретила ей говорить, куда поехала? Запретила говорить это именно ему, Максу?!
Макс успел пропустить несколько глухих, режущих на части ударов сердца, прежде чем оно почти остановилось в ожидании ответа.
— Они обычно гуляют в парке, — сказала Маргарита Ивановна.
— В парке?
Сколько себя помнил, Макс не любил парки.
— Да, в городском парке, — повторила бабушка Лены. — Они очень часто там гуляют.
— Понятно. Поищу ее там. Спасибо.
— Поищите?…
— Да, — отмахнулся он. — Спасибо еще раз. До свидания, Маргарита Ивановна, — и отключился, не дав ей возможности что-либо сказать.
Он отбросил телефон в сторону и откинулся на спинку кресла.
Значит, парк. Она в парке. Гуляет с подругой.
На его губах расплылась счастливая улыбка.
Облегчение накрыло его с головой. Такое огненное, горячее, густое и сладкое облегчение.
А почти через мгновение место ему уступило дикое, необузданное желание помчаться к ней. В парк, который он так не любил. Чтобы увидеть ее, услышать ее голос, прикоснуться к ней, взять за руку и чувствовать, как ее пульс бьется ему в ладонь, и слышать ее дрожащее, сбившееся дыхание…
Поехать к ней, чтобы знать, что она все еще есть в его жизни. Что она не была лишь плодом его разгоряченного воображения. Что не приснилась ему. Что она реальна. Что она его!
Он стремительно вскочил с кресла, схватил ключи от машины со стола и выскочил из кабинета. Плевать на удивленный, почти дикий взгляд Марины, на ее попытки о чем-либо спросить его. Плевать на все!
— Я уезжаю, сегодня уже не вернусь, — бросил он ей уже в дверях и помчался к лифтам.
Медленно ползущий лифт. Тесный салон автомобиля, неудобные кожаные кресла. Чертовы пробки на дорогах. В три часа дня! Сумасшествие какое-то! Непонятно откуда появившийся светофор. Красный… желтый… зеленый! Резкий упор в педаль газа, визг тормозов. Какой-то придурок, выскочивший на встречную! Крики и ругань, проклятия и грубые чертыханья себе под нос.
И вот он парк. Здесь всегда многолюдно. Гуляют молодые семьи с детьми, бабульки с дедульками, влюбленные парочки. Здесь встречаются друзья и подруги после долгой разлуки. Здесь назначают свидания в первый и в сто первый раз. Здесь гуляют и веселятся, просто отдыхают.
Он бывал здесь очень редко. Никогда не любил это место.
Выскакивает из автомобиля, кликает сигнализацией и мчится в глубь парка.
Где он собирается ее искать, он не знает. Может быть, ее и не было здесь… Но что-то говорило, что-то просто вопиюще кричало ему о том, что она все же здесь.
Сердце стало биться где-то в горле, отдаваясь молоточками в висках. Пульс участился, остро колотится в его запястья. Ладони вспотели, и виной тому не августовская жара. Дыхание прервалось, теплый воздух уже с трудом попадает в легкие, но он от него просто задыхается.
Аллеи, аллеи, многочисленные аллеи… Лавочки, лавочки… И вот на одной из них…
Он замирает на месте, ощущая, что уже не может идти, ноги просто не удержат его. Сердце разрывает грудь, бьется бешеной птицей наружу, хочет закричать на всю вселенную о том, что счастливо.
Лена сидит одна, подставляя лицо теплым лучам солнца, улыбается. На ней простое белое платьице из хлопка. Не смотрит в его в сторону, не замечает его появления. Но вдруг, в одно мгновение замирает, вздрагивает, медленно поворачивается к нему.
Всего один взгляд… Всего один поворот головы… Всего одно движение…
Время останавливается. Сердце замирает, перестает биться. Мгновение, два, вечность?…
И Макс уже мчится к ней быстрыми, стремительными шагами. Уже почти бежит, просто не может контролировать движение ног. Грудь разрывается, в ушах шум и гул, в глазах — только она. Лена…
Она резко вскакивает с лавочки, делает шаг в его сторону, еще один… замирает, смотрит на него глазами, полными удивления и восторга, вновь делает к нему несколько шагов. Дрожит, он видит это по тому, как вздымается ее грудь.
Он останавливается в шаге от нее, смотрит ей в глаза. Тяжело дышит, так же, как и она. Что-то внутри него рвется наружу, рвет его на части. Горло сковало железными тисками.
— Я звонил тебе… — выговорил он, наконец.
— Да?…
Удивилась?… Так нежно, так трепетно…
— Да. Твоя бабушка сказала мне, где ты можешь быть.
— Понятно.
Почему отвечает односложно?! Волнуется?… Да… Дрожит, тяжело вдыхает душный воздух, пальцами хватается за платьице, как за спасательный круг, смотрит на него удивленно, восторженно, с надеждой.
Молчит. И он молчит тоже.
Слова вдруг перестали иметь значение. Оказались пустыми и ненужными.
Он протягивает руку, сжимает ее ручку в своей, большим пальцем гладит тыльную сторону ладони, ощущая ее участившийся пульс. Заглядывает в глубины ее глаз. Теряется в них, падает, падает, тонет… И уже не хочет выплывать.
В одно мгновение сжимает ее в объятьях, прижимая к себе ее дрожащее тело. Все ближе и ближе, ощущать ее своей кожей, чувствовать телом, слышать ее теплое сладкое дыхание, щекочущее его шею, и своим бешено несущимся куда-то сердцем ощущать биение и ее сошедшего с ума сердца. Теряясь в ней, ощущая, как и она теряется в нем, тает в его руках. И медленно скатываясь вниз…
— Я никому тебя не отдам, — шепчет скорее себе самому. — Слышишь?… Никому не отдам тебя…
Мгновение… Два… Минута… Две…
Ее тихий, едва слышимый шепот.
— Я никуда не уйду…
Сердце сжалось в груди, словно наполненное до краев и даже переполненное болью и горечью. Они рвались из него наружу, требуя выхода, всплеска, какого-то безудержного и безрассудного выхода. Сейчас. Именно сейчас!