– Нет. Но тоже хорошая. Мы же не можем одни. И папе скучно, и мне тоже.

– То есть ты забыла маму?

– Нет. Но мамы же нет. А Оля есть.

– А если Оля тоже умрет?

Девочка не ожидала такого вопроса. Никогда об этом не думала. Возможно, смерть мамы была единственной смертью, которую она знала и видела, остальные люди для нее были пока бессмертны.

– Почему?

– Заболеет и умрет.

– Да нет, она здоровая. Ладно, я пойду.

Девочка не то что испугалась разговора – они ничего в таком возрасте не боятся по-настоящему, ей просто стало неприятно. А Лиле очень, очень хотелось ее удержать – она не поговорила с ней о самом интересном.

– Постой. Ты зря волнуешься. Оля никогда не умрет. А маме твоей сколько было?

– Маме? Двадцать восемь.

– Всего двадцать восемь?

– Да. Молодая.

– Она очень мучилась?

– Я не знаю. Меня там не было.

– Где?

– Они в машине врезались. И маму в больницу отвезли, и она там умерла.

Лиля почувствовала разочарование. Смерть в аварии – не то, о чем она хотела бы поговорить.

– Ладно, иди, тебя ждут, – сказала она.

Девочка спрыгнула.

И все же Лиле стало немного легче. Она знала, что это подлое облегчение, нехорошее, но разрешала его себе. Больным разрешена скоромная пища даже в пост, значит, разрешены и скоромные мысли. Двадцать восемь лет было этой женщине – и она погибла. А Лилия была в двадцать восемь лет еще жива и здорова. И у нее впереди еще была долгая счастливая жизнь. До болезни было еще далеко.

С другой стороны, может, так лучше? Авария, удар, боль, но недолго, не успеваешь приготовиться, осознать, не успеваешь толком помучиться – это-то и хорошо.

Присказка врачей и доброхотных советчиков: не думай об этом. Не говори об этом. А о чем еще? Только о смерти и стоит говорить – часто, много, бесконечно. Говоришь – и привыкаешь. Сначала к слову, потом к мысли…

Легкий стук в дверь, голова Коли:

– Звала?

– Нет. Сама с собой говорю.

– Ничего не хочешь?

– Нет, – сказала Лиля, которая на самом деле очень хотела, чтобы эта девочка приходила к ней каждый день и каждый день своим спокойным голоском рассказывала о смерти матери – как о чем-то неприятном, но обыденном, давно забытом, о том, что в порядке вещей. Авария, визг тормозов, удар, вскрик, кровь. Это только представить страшно, а на самом деле случается каждую минуту.

– Не знаешь, – спросила Лиля, – сколько аварий в Сарынске? А в стране? А в мире?

– Каких аварий?

– Автомобильных.

– Могу в Интернете посмотреть.

– Да нет, я так…

Раушев уехал, и Даша сказала:

– Рыдать будет сегодня.

– Почему? – спросил Сторожев.

– Всегда так. Приходит врач, она сначала радуется, а потом плачет.

– Ну, не всегда, – сказал Коля. – Не нагнетай.

– А если будет, справишься? – спросила Даша.

– Конечно.

– Тогда я в город. Подвезете? – спросила она Сторожева.

– Да, конечно.

В машине, не зная, о чем говорить с Дашей, Сторожев нашел занятие: нажимал на кнопки, удобно расположенные на руле, гулял по радиоволнам. Нашел что-то из разряда фоновой музыки (как в ресторанах) – без вкуса, цвета и запаха. Решил, что сойдет.

Музыка звучала тихо, шины по асфальту шуршали почти беззвучно, негромко шумел, подавая прохладный воздух, кондиционер. Этот разнородный шепот настраивал на определенный лад, но к этому ладу не подбиралось слов.

– А я в вашу маму влюблен был, – сказал Сторожев совсем не то, что хотел.

– Знаю, – спокойно улыбнулась Даша. – Она рассказывала, что вы все были влюблены – и вы, и Коля, и ваш друг, с которым вы прошлый раз приезжали.

– Немчинов? Да. Было за что.

– Надо думать.

– В вас тоже все влюбляются?

– Само собой, – равнодушно сказала Даша.

Не хочет говорить со мной, с обидой подумал Сторожев. Почему? Она же ничего обо мне не знает. Но в этом и дело: трудно говорить с человеком, которого не знаешь. На профессию свою намекнуть хотя бы. Сказать: вижу как специалист – вы умная и амбициозная девушка. Она спросит: специалист в какой области? Он скажет: психолог, аналитик. И добавит: вижу людей насквозь. Хотите, все о вас расскажу? Она, конечно, заинтересуется: все любят о себе послушать или прочесть – отсюда такая повальная страсть к тестам и гороскопам. Он будет врать, что в голову придет, Даша начнет оспаривать, смеяться, так оно и пойдет.

– Вижу как специалист, вы умная и амбициозная девушка, – сказал Сторожев.

– Да, наверно, – ответила Даша.

И всё. Диалог окончен. Интересно, это ее обычная манера или она барышня строгих правил и замыкается при первом же намеке на флирт?

Но куда барышня строгих правил едет на ночь глядя?

Сторожев посмотрел на Дашу, усмехнулся – так, чтобы она заметила, и сказал:

– Видимо, вы хорошо себя контролируете. Любите владеть ситуацией.

Даша пожала плечами, ничего не ответила.

Сторожев раздражался все больше: еще ничего толком не началось, а уже произошло что-то глупое, неловкое. Он выглядит человеком, изо всех сил навязывающимся на беседу о личном и задушевном, она может это истолковать по-своему.

И пусть истолковывает, подумал он. Плевать.

И сказал:

– Самоконтроль – опасная штука. Может развиться в болезнь.

– Может быть.

– Хотите, расскажу, как это бывает?

– Не очень, если честно.

– А я все-таки расскажу. Можете не слушать. Считайте, что я говорю сам с собой.

И Сторожев взял да и рассказал этой почти незнакомой девушке свою самую заветную историю. О том моменте, когда – он это ясно понимает – жизнь его стала другой.

Произошло это очень давно, в детстве. Родители Валеры позвали гостей, людей, как и они сами, интеллигентных. Сидели, выпивали, закусывали, скромно спели что-то – не из телевизора, а то, что распространялось на пластинках сделанных из рентгеновских снимков. Потом один из друзей начал что-то рассказывать. Валера в общих чертах помнит: про какого-то начальника. Тот рассказчику нахамил, а он ему смело ответил. Валера, свернувшийся в кресле, никем не замечаемый, слушал и вдруг понял, что этот человек врет. По интонации, по глазам понял. А потом увидел, что отец отворачивается и сдерживает улыбку, а мама слишком увлеклась раскладыванием салата, покраснев, она всегда краснела, когда другие делали что-то не то. Значит, и родители понимают, что рассказчик врет? Значит, сделал вывод Валера, я такой же умный, как и они?