«Господа», да еще как бы дворянская (с чего бы?) медлительность речи, грассирование, вальяжность повадок… Дивны пути твои, душа человека.

Дортман любил изрекать:

– Господа, статистика утверждает, что в каждом городе России есть один еврей-алкоголик. Даже в Одессе, где на душу населения приходится, как известно, полтора еврея. Мы побили рекорд, у нас алкоголика два: я и Файбисович!

Файбисович действительно был алкоголик страшный, неизлечимый, приличные люди его уже не пускали в дом. Он, правда, все равно пролезал под разными предлогами, например – воды попить. Шел, дескать, мимо, чуть не умер от жажды. Кто же откажет? И, пока ему наливали воды, он мог обшарить карманы одежды, висящей в прихожей. Если уличали, говорил: «Да, я вор, подонок, а вы не знали? Я вообще не человек!» Файбисович получил от умершей мамы в наследство квартиру, продал ее, купил комнату в коммуналке и на оставшиеся деньги начал безудержно пить, говоря всем: «У меня одна задача: сдохнуть раньше, чем кончатся деньги». Он действительно пил насмерть, то есть на смерть, на умирание, поставив себе это целью. И добился своего. Хоронили его пять-шесть знакомых на деньги сарынской еврейской общины.

Дортман пил аккуратнее, не до беспамятства, но каждый день. У него тоже была квартирка, тоже от мамы, но ему хватило ума не пропить ее. А где брал деньги, бог весть, наверное, занимал.

Надо навестить его. И о Леониде Костякове порасспрашивать, и просто так, по-человечески – надо.

__________

__________

__________

__________

____ ____

__________

Куда бы вы ни отправились, попадете в хорошее общество.

Через пару дней (то есть выждав приличную паузу) Сторожев позвонил Коле Иванчуку и спросил:

– Я тут подумал: а Лилю нормальные врачи смотрели вообще?

– И нормальные смотрели, и ненормальные.

– А то я бы Раушева привез к тебе, он лучший специалист по таким болезням. Светило.

– Я слышал о нем. Специалист, да, но не бог.

– Коля, я не к тебе его привезу, а к Лиле. Доходит до тебя?

До Коли дошло. Действительно, вылечит Раушев, не вылечит, а для Лили – еще один луч света, еще одна надежда.

– Дошло, спасибо, – сказал он. – Вези свое светило.

Валера позвонил Роману Раушеву, тот согласился посмотреть. Сторожев попросил, чтобы вечером (вечером Даша, наверное, будет дома).

– А я раньше и не смогу.

Раушев осмотрел, ничего нового не сказал Коле, а Лилю успокоил, ласково поговорил с ней. Лиля была благодарна и ему, и Коле, и Валере – стараются, хотят сделать ей лучше. У нее вообще сегодня было благодарное настроение.

– Отдыхай, – сказал ей Коля, и они с Раушевым вышли.

А к двум березам подъехал очередной свадебный кортеж: Лиля слышала смех, крики. Потом хором: «Раз! Два! Три! Четыре!» Невеста и жених целуются, остальные считают. Обычай, который Лиля помнит с детства. И жених с невестой, как правило, стараются, демонстрируя пылкость, а родители настороженно смотрят, возможно, впервые наблюдая этот процесс: родители невесты – как чужой юноша целует их дочь, родители жениха – как чужая дочь целует их сына, и улыбки их натянуты, и почему-то сосет под сердцем нехорошее предчувствие… Лиля однажды, в прежней жизни, попала на свадьбу, затащила соседка, счастливая мать невесты. И там, когда закричали: «Горько!» – и начали счет, невеста, хмыкнув, брезгливо посмотрев на уже окосевшего от самогона жениха, громко сказала: «Да идите вы на х..! Будут они еще тут мне соревнование устраивать! У меня шестой месяц беременности, если кто не знает, а они – горько!» Мать на нее прикрикнула, невеста с мстительной усмешкой сказала ей: «А я вам с отцом говорила: не надо никакой свадьбы. Не послушались – получите! Да отлезь ты, тебе еще чего?» – огрызнулась она на жениха, который дергал ее за рукав и всего лишь хотел, чтобы она села и замолчала…

Тихо стукнула калитка. Кто-то пришел. Или ушли Сторожев с врачом? Что-то в последнее время сбор всех частей. Может, она уже помирает? Да нет, просто так совпало. Один узнал, сказал другому…

Лиля не услышала ни шагов, ни голосов. Лишь какое-то шуршание. Потом пыхтение.

В окне показалась голова девчушки лет восьми. Из свадебной компании, должно быть. Скучно ей стало, пошла обследовать окрестности, забрела во двор, подошла к дому, встала на выступающие кирпичи фундамента, чтобы заглянуть в окно, это же интересно, все чужое интересно. Лиля наблюдала. Сейчас девочка увидит ее, напугается, исчезнет. Как бы ее задержать?

И Лиля сказала негромко и весело:

– Заходи в гости!

Голова повернулась к ней, девочка оценивала ситуацию: нет ли подвоха? Осмотрела лежащую женщину.

– Залезай, залезай, – сказала Лиля.

– Да нет, я так. Я мимо просто шла.

– А кто там женится?

Лиля ожидала, что девочка ответит с детской простотой что-то в духе: «Маша и Саша», считая, что Маша и Саша известны всему свету. Но она оказалась смышленой:

– Вы их же все равно не знаете.

Подумала, поелозила, удерживаясь локтями на подоконнике, и решила пояснить, чтобы ответ не показался невежливым:

– Это папа мой с Олей женится.

Вот оно как. Деликатный случай. Видимо, папа и мама развелись. И папа второй раз женится. Возможно, и мама уже второй раз замужем. Не исключено, что мама присутствует тут же. Интересно, кричит ли «горько»?

– А где мама? – спросила Лиля.

– Умерла, – ответила девочка. И тут же, словно спохватившись, что может огорчить незнакомую тетю, успокаивающе добавила: – Она уже давно. Года два.

Лиле показалось, что где-то под сердцем стало горячо – как всегда, когда она сталкивается с самой близкой для себя темой.

– А вы болеете? – спросила девочка.

– С чего ты решила?

– Ну, вы же днем лежите.

Лиля подумала: если с кем-то об этом и можно говорить всерьез, не стесняясь, не жеманничая, то как раз с детьми. С вот этой девочкой. Ее мне сегодня Бог послал, решила Лиля.

– Да, я болею. Я тоже умру, – сказала Лиля.

Девочка, помолчав, сказала:

– Мама молодая была. Красивая.

Лиля мысленно усмехнулась. Подразумевается, что она, Лиля, немолодая и некрасивая, ей умереть можно.

– Ты ее жалеешь?

– Конечно, – легко ответила девочка.

– А папа?

– Да. Он даже плакал.

– Но ведь женится.

– Да, – согласилась девочка. – Оля хорошая.

– Лучше твоей мамы?