Марина отметила, что он просто и легко говорит с ней о своей семье. И если слово «жена» произносит практически без эмоционального оттенка, то слова «дочка», «девочка» явно окрашены теплотой, беспокойством и отцовской гордостью. Марину устраивало и то и другое. Отношение к жене как к близкому человеку, наличие которого не исключает страстной привязанности к любимой женщине. Преданность дочери как отличительная черта ответственного, надежного человека, сильного мужчины, который считает своей задачей – решать все ее проблемы, оставляя девочке право свободы и собственного выбора.

Предстоящая неделя разлуки не огорчала Марину, скорее, наоборот. Григор давно не уезжает из Москвы. Они оба, конечно, привязываются друг к другу все сильнее. Но если он постоянно стремится к их встречам как к обретенному блаженству, то Марина при всем своем женском ответе все же предпочитает время от времени возвращаться туда, где она никому не принадлежит. И это не одиночество, ни в коем случае. Это полное уединение. У Марины каждую минуту есть любимый и любящий сын, преданная, редкая подруга и возлюбленный, какого не бывает в самых смелых женских мечтах. И у нее есть опыт брака с тяжелым крестом на самой теме. Человеку необходимо право закрывать иногда дверь между собой и целым миром.

В один из таких свободных вечеров без Григора с перспективой или как следует отоспаться одной на своей огромной кровати, или заниматься, чем захочется: читать, смотреть кино, искать в интернет-магазинах летние платья – Марина решила составить для Иры небольшую, качественную хрестоматию из лучших детских книг, фильмов, сказок и песен. Ее постоянно тревожила беспомощность подруги в самых обычных для взрослого человека вопросах. Это страшное прошлое, которое навсегда окутало тему детства колючей проволокой и глубоким, непреодолимым рвом. Но сейчас у нее событие, которое несовместимо с представлением о детстве, как о трагедии. Ира полюбила Ваню, впервые в жизни почувствовала то непреодолимое родство, какое у женщины может вызвать только ребенок. И она не может испытывать к нему лишь жалость, сострадание, видеть в нем магнит для всевозможных опасностей, с которыми обязана теперь сражаться. Марина хочет открыть для Иры мир покоя, добра, уюта, безмятежной радости, беззаботного веселья. Именно это должен получать мальчик в обществе своей неожиданной, вероятно, первой и главной взрослой подруги. И, может быть, именно ему предстоит исправить, вылечить и сделать по-настоящему богатой такую тяжелую, сложную, несправедливую женскую судьбу.

Марина очень любила работать. Она все делала с вдохновением и удовольствием. И через несколько часов ее особая хрестоматия была готова – с ссылками, иллюстрациями, лаконичными рецензиями и примечаниями.

На часах – почти полночь. Но вряд ли Ира уже спит. Марина набрала ее номер, все объяснила, как всегда, емко, в нескольких фразах. Не разъединяясь, переслала все подруге на почту и какое-то время слушала ее потрясенные ахи и охи. Но в каком-то месте в трубке вдруг раздался всхлип, Ира произнесла, уже явно сквозь слезы:

– Ты не пугайся. Я очень благодарна. Просто во мне все трясется от страха, что я ничего этого не смогу. Буду только вспоминать, как его мучили, хватать и рыдать. Я и сказка, радость – это корова и седло.

– Это нормальная реакция в твоем случае, – рассудительно произнесла Марина. – Вот и отрыдай сейчас, сама с собой. Если что-то останется и понадобится зритель и слушатель, позови меня. Я тут же приеду. А пока смотри и читай то, что я прислала. Утром ты встанешь другой.

– Хорошо, – послушно сказала Ирина. – А ты одна?

– Да. У нас с Григором перерыв на неделю. Тут его семья.

– Ой. А ты как к этому относишься?

– Прекрасно. Все на своих местах. Сейчас намажусь кремом с головы до пят и спать улягусь – поперек кровати, как я люблю.

И Марина практически приступила к выполнению своего плана: приняла ванну, поставила перед собой на туалетном столике баночки с кремом для каждой части тела в отдельности, даже успела что-то намазать, как раздался звонок в дверь. Это еще что? Час ночи! Единственное, что пришло в голову: Ира не вынесла своих терзаний в одиночестве и примчалась ими поделиться.

Марина так и пошла открывать: в халате на голое тело, с лицом, густо намазанным кремом. Даже не подумала посмотреть на монитор камеры. А за дверью стоял Григор. Он был бледным, казался потрясенным, проговорил:

– Извини, что не позвонил. Из дома не мог, по дороге… тоже не мог.

– Почему?

– Потому что боялся того, что ты скажешь. Можно войти?

– Конечно, располагайся, я только в ванную – крем смою. В кои-то веки намазалась.

Марина вошла в гостиную через несколько минут, умытая, в халате для более торжественных случаев. Поставила на журнальный столик перед диваном, на котором сидел Григор, бутылку красного вина, два бокала. Он курит! Она это увидела в первый раз со дня их знакомства. Нелепо спрашивать, что случилось, когда человек приходит явно потому, что у него что-то стряслось. Нужно дать отдышаться и выслушать. Может, что-то плохое с обследованием дочери. Но все равно странно: почему ночью и без звонка. Возможно, чтобы близкие не заметили его отсутствия.

Григор докурил. Выпил залпом бокал вина и вдруг посмотрел на Марину таким беззащитным и молящим взглядом, что у нее вздрогнуло сердце.

– Марина, – сказал он. – Я не могу без тебя. Я не вынесу больше. Мне не нужен ни один день, в котором не будет тебя…

– Я не поняла, Григор. У нас ведь все хорошо, просто ты сейчас с семьей, но я тут, на месте.

– Это не хорошо, – горячо произнес он. – Ты – моя единственная, ты – теперь моя жизнь… В общем, я все сказал Назире.

– И что она?

– Она плачет. Но мы все справимся с этим. Я могу остаться? С утра займусь разводом.

Марина не сразу заговорила, потому что на время просто онемела. Здесь и сейчас все не так: не по ее правилам, принципам, планам. Он не имел права причинять такую боль своей жене, не обсудив это с ней. Но он не