Для фру Торкильдсен Майор был, прежде всего, великим знатоком по выживанию. Наверное, в этом ее убеждали пулевые ранения и авиакатастрофы. И – самое важное – он знал, что такое голод. Майор жил, как собака – в клетке, принимая еду от посторонних, не имея возможности самостоятельно добывать себе пропитание. И это оставило вполне ощутимый отпечаток.

– Я в него влюбилась, когда он пригласил меня к себе и я обнаружила у него в шкафу вяленую баранью ногу, – сказала фру Торкильдсен.

Она рассказывала мне это, чтобы я лучше понял ее увлечение новым кумиром.

Полное имя нового объекта страсти фру Торкильдсен – Адольф Хенрик Линдстрём, но она называет его сокращенно – Линдстрём. Нежно. Фру Торкильдсен считает его величайшим героем в этой истории. А возможно, единственным. У фру Торкильдсен все герои такие. Самые великие и непохожие на остальных. И негодяи у нее тоже такие же.

Разумеется, у меня разгорелось любопытство, когда я узнал, как называлась должность Линдстрёма – провиантмейстер. Но, подозреваю, восторг фру Торкильдсен объясняется тем фактом, что в полярных экспедициях он исполнял также обязанности кока. А к экспедиции, где в меню собачатина, я отнесся пусть и не сразу плохо, но довольно настороженно. Да, так и есть.

Думаю, Линдстрём был из тех, кому радость приносит удовольствие других, особенно когда получить это удовольствие, казалось бы, неоткуда. Скромными средствами и немалыми усилиями ему удавалось разжигать вокруг себя очаги радости. Чем хуже, тем лучше. Почти как фру Торкильдсен.

Понимал ли Линдстрём других людей, неизвестно – и вообще, поднимите руку те, кто понимает людей, – однако он обладал редкой способностью ладить со всеми. Потому что он понимал, что им нужно.

Кругленький и коренастый, он единственный из всего экипажа сошел на берег в Антарктиде, не ставя перед собой цели дойти до Южного полюса. Он оставался в стороне от иерархии и наблюдал за происходящим с глубочайшей серьезностью и кривой усмешкой. При благоприятных условиях подобные люди оказываются в центре внимания. А в условиях тяжелых – например, в маленькой заснеженной избушке чуть к северу от Южного полюса – они становятся залогом достойного выживания.

Однажды к нам пришел молодой парень, от которого пахло табаком, спермой и беконом, – он засыпал Майора вопросами про Войну, каких фру Торкильдсен ему никогда не задавала.

– Как думаете, почему вы выжили? – спросил парень.

Ответил Майор так быстро, словно размышлял над этим с тех самых пор, как наступил Мир:

– Потому что задницу подмывал.

Парень с беконовым запахом расхохотался, но когда понял, что смеется один, тут же умолк. А Майор добавил:

– Когда у меня была вода, первое, что я делал, – это подмывался. Если после этого вода еще оставалась, то я ее пил. Многие погибли, перемазанные дерьмом. Когда махнешь рукой на гигиену, часто вся жизнь к чертям катится. Начинаешь болеть, делаешься вялый, а мерзавцам только этого и надо – превратить тебя в животное. Охранники распространяли среди пленных порнографические картинки, чтобы оказывать на них психологическое воздействие. В такой ситуации мысли о сексе приносят лишь огорчение. И те, кто начинал на эти картинки дрочить, теряли желание сопротивляться и действовать. Самоуважение – штука важная. К тому же белок лучше поберечь.

Беда, как гласит старая человечья поговорка, редко приходит одна. Вот и с книгами так же. Одна приводит за собой другую, а та – еще одну. Похоже, в мире просто не существует книги, которая раз и навсегда разъяснила бы, как оно все есть и происходит, точка. Но имеется одна книга обо всем и обо всех. Там рассказывается в том числе и про Линдстрёма, и я даже слегка удивился, наблюдая, какое впечатление он произвел на фру Торкильдсен. Но, как уже сказано, это книга о коке, и возможно, единственная книга о коке из Северной Норвегии, прочитанная ею за всю жизнь, поэтому так уж и быть, не стану ее одергивать.

– Рецепты Линдстрёма были изысканными и тщательно продуманными, – поделилась со мною фру Торкильдсен, – но его рецепт оптимизма отличался простотой: будь отзывчивым, исполнительным, терпеливым, веселым и даже… незамысловатым.

– Незамысловатым? – переспросил я. – А что, бывают разве незамысловатые мужчины?

– Большинство мужчин незамысловаты, – ответила фру Торкильдсен, – но многие намеренно притворяются сложными. А вот Линдстрём, напротив, стремился к простоте. И знаешь, Шлёпик, зачем?

Нет, этого я, естественно, не знал.

– Попробую объяснить. Когда мужчины сбиваются в стаю, то для того чтобы обеспечить стае успех, они должны наладить иерархию. Оговаривать эту иерархию необязательно, но она необходима, и ей нужно следовать. Совсем как в собачьей стае.

– Когда фермеры, воплощая в жизнь свою стратегию, стали демонизировать волков, чтобы тем самым оправдать их убийство, было принято представлять волчью стаю единым организмом, строго подчиненным требованиям иерархии. Ни дать ни взять общество. Считается, что вожак стаи – это непременно альфа-самец, который занял вершину иерархии благодаря своей свирепости. Вот только на самом деле все не так. Если вы встретитесь с волчьей стаей – а велики ли ваши шансы с ней встретиться, а, фру Торкильдсен? – то вы увидите просто-напросто семейную прогулку. И коллектив, для членов которого главное – это семейные ценности. Вот так.

– Ну, тут ты знаток, а не я.

– Именно. В волчьей стае редко бывает больше двенадцати животных, и все они связаны семейными узами. И, как вы понимаете, в такой ситуации верховодит не отец, а мать. Она не самая крупная и не сильнее остальных, однако в хорошо организованной волчьей стае вожак – мама, и чтобы занять это место, ей вовсе не обязательно перегрызать глотки всем тем, кто ее недолюбливает.

– Хм-м, – озадаченно проговорила фру Торкильдсен.

– Что, удивил я вас? – спросил я.

– Еще как, – кивнула фру Торкильдсен, – и, знаешь, ты, похоже, сам объяснил, почему Шеф победил, а англичане провалились.

– Ой, что-то я не понимаю.

– Смотри, Шлёпик. В стае норвежцев, отправившихся на Южный полюс, Линдстрём играл роль матери для всех. И для Шефа в том числе. Линдстрём следил за чистотой, старался, чтобы остальные не унывали, был безгранично терпеливым, заботился о больных и, что немаловажно, отлично готовил.

– Да, это важно. – Разговоры о еде раздразнили у меня аппетит.

– Линдстрём готовился к Рождеству получше иной матери. Каждый год он собственными руками мастерил елку – ведь деревьев-то в округе не было. В сочельник мужчины садились за стол, накрытый лучше, чем бывало у них дома, и это среди вечных льдов. И, совсем как мать, первым в крохотной, засыпанной снегом избушке, где из снега только труба и торчала, по утрам просыпался. Линдстрём брызгал в печку бензином, разжигал огонь и варил кофе, и тогда уже мог просыпаться и Шеф. Линдстрём был единственным, кто почти знал Шефа, единственным, с кем Шеф, сидя на кухне с чашкой кофе, осмеливался поделиться сомнениями и страхами. Линдстрём выслушивал его, и если требовалось, то подбадривал, а если надо было Шефа одернуть, то Линдстрём единственный на это отваживался. По крайней мере, никого больше Шеф не слушал. И к тому же, чтоб ты знал, Линдстрёма больше других любили собаки.