– Ну что, как она? – тихо спросил он.

Домработница, кажется, немного удивился и, судя по запаху, растерялся.

– Да вроде неплохо, – ответил он, и, по идее, на этом расспросам можно бы и закончиться, вот только Щенка такой ответ не устроил.

– Я что-то сомневаюсь, что она справляется. Дом большой. До магазина далеко…

– Вроде справляется, – ответил Домработница, – все прибрано, чисто, еда в холодильнике есть. С собакой все в порядке. По крайней мере, не тощая. Знаете, есть такое присловье: «Коли собака сыта, значит, все хорошо». – И Домработница засмеялся.

Ломать голову над тем, что подразумевает Домработница под «не тощая», мне было лень. Он и сам не сказать чтоб худой, значит, это комплимент. Словно прочитав мои мысли, Домработница добавил:

– Хорроошая собака.

А людей, которые так считают, невозможно не любить.

– У нее там какие-то бумажные фигурки, – не уступал Щенок, – это вообще нормально?

– Да, пришлось ей потрудиться.

– Но зачем она это все делает?

– Ну… – начал Домработница.

– Ради собаки! – сказал Щенок, явно ожидая возмущения, но не дождался.

– Вон оно что. Почему? – спросил Домработница.

– Шлёпик – ее главная ценность, но иногда мне кажется, она перегибает палку и начинает относиться к нему почти как к человеку. Она, например, читает ему вслух. И разговаривает с ним, а он разговаривает с ней. Она иногда так и говорит – Шлёпик сказал то, Шлёпик сказал сё. Затем она и вырезала бумажных собак – чтобы показать Шлёпику, сколько собак было у Руаля Амундсена, когда он отправился в экспедицию на Южный полюс. Понимаете? Собаки считать не умеют, поэтому она вырезает фигурки – чтобы он понял.

– Это гренландские собаки, – сказал Домработница.

– Правда? – Энтузиазма у Щенка поубавилось.

– Я работал в Гренландии. На западном побережье, среди эскимосов. Вы наверняка слышите – я говорю с датским акцентом. В студенческие годы я решил подзаработать и на полгода уехал в Гренландию. Там по-прежнему рассказывают о собаках Руаля Амундсена.

– Неужели? Но как по-вашему, это вообще нормально, что она вырезает фигурки из бумаги и разговаривает с собакой?

– Я вашу маму знаю не настолько хорошо, так что оценить ее психическое состояние не могу. Да и не моя это работа. У меня сложилось впечатление, что она дама бодрая, разве что ест маловато. И она не одна такая, кто с собаками разговаривает. По-моему, это вообще пожилым женщинам свойственно.

И тут Домработница сделал нечто такое, от чего у Щенка изменились и запах, и сердцебиение. Он молча положил руку Щенку на плечо и долго сидел так, словно просил себя почесать или покормить, а потом сказал:

– Это нелегко. Я знаю. Лучше вашей маме уже не станет, не существует никаких волшебных диет или таблеток, которые сделают ее такой, какой она была вчера или позавчера. Ни вы сам, ни мы – все остальные – ничего сделать не можем. Лишь обеспечить ей счастливую жизнь. В этом доме, я вижу, много книг. Может, вы знаете Гамсуна?

Щенок кивнул, и расшифровать его запахи стало сложно.

– Кнут Гамсун, – продолжал Домработница, – описывал жизнь как повозку, на которой человек едет на эшафот. Повозка самая что ни на есть примитивная. И в спину человеку то и дело впивается гвоздь. А потом человек чуть сдвигается в сторону, и гвоздь больше не впивается.

Щенок молчал. Домработница спокойно, размеренно чесал мне затылок. Немного погодя Щенок сказал:

– Бабушка как-то призналась, что однажды переспала с Гамсуном.

– Что-о? – удивился Домработница. – Невероятно!

– Она рассказала об этом прямо перед смертью. Она всегда была такая правильная и скрытная, а в конце разоткровенничалась и потеряла всякий стыд. Говорила все, что было на уме, не думая о приличиях. Можно было спросить ее о чем хочешь, и она честно отвечала. Про Гамсуна она рассказала, когда я заметил, что она зачем-то достала с полки полное собрание его сочинений. «Я спала с этим Гамсуном», – сказала она. Это, по ее словам, произошло, когда она была горничной в одном пансионате в Северной Норвегии.

Домработница оживился и явно хотел еще порасспрашивать, но тут Щенок приложил палец к губам. Из ванной вышла фру Торкильдсен. Она сделала себе уличное лицо и уличный запах и вела себя так, словно настроение у нее – лучше не бывает.

– Итак, господа, – проговорила она, – пошли?

Как вправить мозги гренландской собаке

Краткий курс капитана Руаля Амундсена

«Причастию» часто подвергался тот или иной из грешников, когда поступал неподобающим образом и переставал слушаться. Оно заключалось в том, что, воспользовавшись первым случаем остановки саней, вытаскивали упрямицу и угощали ее кнутовищем. Для таких причастий, если они повторяются часто, требуется много кнутов[3].

Слушать, как эти слова произносит фру Торкильдсен, удивительно. Представить, как фру Торкильдсен колотит гренландских собак так, что от кнутовища щепки летят, – нет, на это моя фантазия неспособна.

Впрочем, это не ее собственные фразы, а Шефа. И этими фразами он не ограничился.

Кнут уже давно перестал пугать их; когда я пробовал бить собак, они только собирались в комочек, стараясь получше предохранить голову; не беда, если попадет по телу. Много раз вообще не удавалось заставить собак идти, и тогда мне приходилось прибегать для этой работы к чужой помощи. Двое толкали сани, а третий нахлестывал кнутом.

Фру Торкильдсен умолкла. Это уловка. Я на это давно внимание обратил – как только в истории о «Великом походе к центру пустоты» заходит речь обо всяких ужасах, фру Торкильдсен все чаще передает слово книгам.

Из безжалостного рассказа Шефа я узнавал о смерти то одной, то другой собаки еще до того, как экспедиция выдвинулась к Южному полюсу. Происходило это по самым пустяковым причинам, потому что если у экспедиции чего и имелось в избытке, так это тягловой силы. Собаки дохли от переедания, от возбуждения и от упрямства, но прежде всего – оттого, что их было чересчур много.

К тому дню, когда Шеф и четверо избранных наконец выдвинулись по направлению к Южному полюсу, мы с фру Торкильдсен давно уже сбились со счета, прикидывая, сколько собак осталось в живых и сколько выбыло из строя еще до марш-броска. Стая на каминной полке все росла, но и стая на полу увеличилась до невероятных размеров. Фру Торкильдсен пришла к решению разделить ее. Впрочем, на самом деле это Шеф придумал.

Действуя размеренно и осторожно, она переставила где-то половину бумажных волчков с пола на каминную полку. Зажав фигурки в руке, она замерла.