Секундная пауза показалась ей длинной, как дверной звонок. Сашка находилась сейчас во временном кольце, каждый миг был особенно ценен; она дойдет до финального якоря «сейчас» и отступит назад по времени — в «тогда». Урок повторится сначала, а значит, Сашка сумеет понять чуть-чуть больше. И так до тех пор, пока она не сочтет, что материал усвоен достаточно.

— Начнем, — он встал и подошел к доске. — Считайте и преобразуйте проекцию в динамике. Три. Два. Один…

Сашка выставила правую ногу вперед, чуть согнула колени, будто готовясь к старту. Покачнулась вперед-назад, проверяя координацию и баланс. Сосредоточила взгляд в самом центре доски — так, чтобы видеть все, чтобы взгляд свободно расположился на плоскости.

Маркер коснулся белой металлической поверхности. Зеленый маркер.

Процесс. Сумма… нет, сеть процессов, они сплетены. Очень много разрушения, почти нет созидания. Схема вывалилась в третье измерение, стала объемной, вышла в четвертое — завертелась спиралью, направленная одновременно в прошлое и в будущее. Она была много запутаннее истории о коляске и ледяной глыбе, которую Сашка смогла увидеть на прошлом занятии. Она была сложнее истории самолета в грозу, явившуюся Сашке воочию над посадочной полосой. Эта схема строилась на другом уровне и в другой знаковой системе, и Сашке вспомнились слова Лизы: «Ты наблюдаешь схему, потом схема наблюдает тебя, и, если в этом месте прохлопаешь, схема тебя сжирает…»

То, что было нарисовано на доске, почуяло Сашкино присутствие. Система, которую она не могла ни подчинить, ни хоть сколько-нибудь осознать и понять, ворвалась в сознание и стала драть его на части, давясь и чавкая, заживо разлагая.

Сашка не могла зажмуриться, не могла отвернуться, не могла даже упасть в обморок. Схема на доске жрала ее и тут же переваривала. Сашка осознала, что значит «хуже смерти», но тут ей вспомнился Портнов, Олег Борисович, в узких очках на кончике носа, с длинными светлыми волосами, собранными на затылке: «…вас не отвлечет и не выведет из транса ни будильник, ни окрик, ничего! Только резкое болевое ощущение. Мгновенное!»

И она отыскала выход.

х х х

Схема на доске гудела, как осиное гнездо. Сашка стояла спиной к преподавателю, лицом к окну, рот ее был полон крови, указательный палец на правой руке не слушался. Кровь лилась на деревянный пол, Сашка не хотела разглядывать, что там случилось с рукой и где сомкнулись зубы, главное — она была здесь, она была собой, ей было легче.

«Кровь, — говорил когда-то Стерх, — не только физиологическая жидкость, но и катализатор множества смыслов…»

— Я предупреждал? — тихо спросил Физрук за ее спиной.

Сашка не ответила.

— «Тогда», — сказал он бесстрастно.

х х х

— …нет правил, которые это запрещают.

Сашка опять стояла у входа в аудиторию, доска оставалась чистой, как платье пока еще трезвой невесты. Сашка посмотрела на правую ладонь — и рука была цела. Пока что. Она снова во временном кольце, но теперь ей известно, по крайней мере, чего ждать от этой схемы и что делать, если проанализировать ее с ходу не удастся. Выход есть.

— Нет правил? — он смотрел безо всякого выражения.

— Я готова к занятию, — сказала она хрипло.

Он подошел к доске и взял маркер. Сашка подалась вперед, чуть согнула колени, будто перед броском. Три, два… один…

Процесс. Сеть процессов. Третье, четвертое, пятое измерение, слой за слоем. Через долю секунды Сашка поняла, что он не воспроизводит прежнюю схему — создает новую. В руках у него синий маркер, а в прошлый раз был зеленый. Сашка рассчитывала на повторение схемы, ведь повторенье — мать ученья. Она просчиталась — Физрук выдавал ей другой, усложненный материал, к которому неизвестно, как подступиться.

Она не могла зажмуриться и не могла отвернуться. Попыталась цапнуть себя за руку, но схватила зубами пустоту. Рванулась к началу такта, к входному якорю временного кольца, желая все перезапустить сначала:

— «Тогда»!

И осознала, что заперта не в своем кольце, а в чужом. Он подменил ее якоря, подставив на их место свои. Не она устроила себе дополнительные занятия — он поймал ее, будто крысу в ведро, и она в его полной власти.

От ужаса она кое-как справилась и сжала зубы на указательном пальце, и под зубами услышала хруст.

х х х

Сашка стояла спиной к доске и к преподавателю, лицом к окну. Кровь лилась на деревянный пол. Пальца, кажется, не было. За спиной, на доске, гудела схема — как осиное гнездо.

— «Тогда», — сказал Физрук.

х х х

— …нет правил, которые это запрещают.

— Нет правил?

Сашка молчала.

— Я жду, пока вы скажете «хватит», — проговорил он после длинной паузы. — Я думаю, вы уже поняли, в чем ваша ошибка. Просто — «хватит», и я остановлюсь.

— Я готова к занятию.

х х х

— Нет правил, которые…

Она потеряла счет повторений. Она уже не пыталась понять и прочитать то, что возникало каждый раз на доске, она не могла ухватить ни единого слоя.

— …Хватит.

— Громче.

— Хватит!

— Как же вы меня замучили, — сказал он с интонациями Дим Димыча. — Занятие окончено, вы свободны, отдыхайте.

х х х

В десять минут седьмого ее планшет пискнул. Пришло сообщение от Стерха:

«Саша, где вы? Я жду вас в аудитории!»

Сашка лежала на кровати в своей комнате, планшет валялся на полу. Надо было ответить. Вместо этого Сашка закрыла глаза.

Схема Физрука, которую ей так и не удалось проанализировать, теперь анализировала ее, препарировала без наркоза, методично, просто забравшись в голову. Реальности смешались, Сашка видела, как сквозь туман, свою комнату, планшет на полу, уже третье сообщение от Стерха на экране — и схему на доске, нарисованную цветными маркерами, причем синие и зеленые линии то и дело становились черными и красными.

Стерх не поможет ей. Никто не поможет ей. Она либо поможет сама себе, либо превратится в бульон…

Снаружи, за окном, хлынул дождь, капли затарабанили в стекло. Сашка с трудом поднялась, натянула спортивную куртку с магазинной биркой, обулась в новые кроссовки и отперла дверь на балкон.

х х х

Трасса охватывала Торпу петлей: так было пятнадцать лет назад. Так было теперь, разве что прибавилось полос и дорожных знаков. Боковые ограждения светились белым и желтым в лучах фар. Дождь лупил как бешеный, каждая капля подпрыгивала на асфальте, разбивалась и взлетала опять, над асфальтом висела сплошная водяная пыль.

Сашка промокла до нитки еще на улице Сакко и Ванцетти, а оттуда до трассы было сорок минут пешком. Она остановилась у моста — здесь машины обычно замедляли ход. Встала на обочине и подняла руку.