— Да я ж и говорю — эту ночь у меня ночуешь, а там — другие дела пойдут…

Шишел почесал в затылке и крякнул.

— Ну-ка давай сюда, паря… — крикнул он в дверь кухни. Трюкач немедленно предстал перед парой паханов.

— Бери ключ, друг мой, — распорядился Шишел. — Ключик-то от хазы дай ему, Корявый.

— А не начудит он? — осведомился Бандура.

— Нет, не будет парень чудить, — глядя в глаза Гарику, сказал Шишел. — Ведь не будешь, Трюкач?

Гарик преданно шмыгнул носом.

— Проинструктируй его, Корявый, — кивнул Шишел Бандуре. — И про засаду не забудь предупредить. А нет засады — так за полчаса управится. И чтоб здесь был — как из пушки.

Выслушав наставления Банджи и усвоив, что речь идет о том самом товаре, с которым он прибыл на ту же самую хазу с утра, Гарик нервно вытащил из-за уха бубновый туз, удивленно посмотрел на него и убыл.

— Теперь о деле. — Шишел тяжело опустился на диван рядом с Бандурой. — Ящик-то выруби: мешает балаболка эта…

«Балаболка» из ящика спешила сообщить зрителям свежую новость о захвате террористом-одиночкой рейсового лайнера на полпути к Малому Бельмесу.

— Пусть себе играет, — нервно отозвался Ли. — Терпеть не могу тишины.

— Так вот, я этого копа, что нас обул здорово так, по той методе вычислить мыслю…

— А тут и вычислять нечего — Дубина-Харрис из Гранд-Театрал-3… Звать — Генри. А холуй при нем — Мочалка-Родмен. Полом суку кличут.

— Эт-то прекрасно… Шишел задумался на минуту.

— Ты не сочиняй лучше ничего, — посоветовал Бандура. — Копов мочить — последнее дело.

— Я те говорю — сроду грех на душу не брал. Ты сюда слушай…

Свои объяснения Шишел время от времени прерывал вопросом: «Доходит?», подаваемым в нижнем регистре, на басах.

К тому моменту, когда благополучно справившийся со своей миссией Гарик надавил на сенсор дверного звонка, до Бандуры дошло немного.

Врач встретил взгляд наконец проснувшегося Бонифация почти отеческой улыбкой. Что касается самого злосчастного держателя ювелирной торговли, то, по мере того как он узнавал лицо склонившегося над ним лекаря, его собственная физиономия последовательно изобразила целую гамму чувств. Док воспринял это с пониманием.

— Я думаю, что эта ночь все же не так повредила вам, — ласково сказал он. — Показатели ваши заметно улучшаются. Я, однако, пока не дал согласия полиции на…

— Господи, где же вы раньше-то были, брат? — простонал старый Бонифаций. — Почему ЭТО пришло ко мне? Сюда?

Глаза держателя ювелирной торговли были полны слез. То, что Храм смог-таки прислать к нему надежного человека, и успокаиваю и настораживало его одновременно.

Эмиссар Храма наклонился к самому лицу старого торговца.

— Ты назвал им имя Знающего Книги? — еле слышно спросил он. — Имя бывшего брата нашего Самуэля?

Бонифаций еле заметно прикрыл глаза в знак согласия.

— Я п-предал Храм, — выдавил он из себя. — Моя в-вина безмерна… Однако вы сами знаете — состояние, в которое способны ввергнуть человеческое существо эти исчадия… Не представляю, кто дал им след…

Док покачат головой. Ласково и понимающе.

— Дознанию Нечистого не может противостоять никто. Но нам кажется, брат… Нам кажется, что никто не потревожил бы тебя, брат Бонифаций, никто, кроме твоей совести, если бы ты с самого начала был честен с нами. Не сам ли ты дал тот след, о котором говоришь… Согласись, что не так уж и странна нам кажется мысль о том, что ты предал нас не этой ночью, когда к тебе пришли. Ты предал нас гораздо раньше — когда вступил в деловые — он так это называет — деловые отношения с братом казначеем… И потом — когда ты стал наводить мосты к ТОЙ СТОРОНЕ… Признайся — тебя ведь смущала мысль о том, что на какое-то время ты становишься единственным из тех, кто знает, где находится Скрижаль? О том, что в такой ситуации не грех и поторговаться?..

— Клянусь Малым и Большим Светом, брат… — Выражение глубоко оскорбленного достоинства на физиономии одного из последних отпрысков рода Мелканянов было настолько хорошо — поколениями — отрепетировано, что секунд на тридцать брат смешался. — Клянусь Малым и Большим Светом, что ваши подозрения оскорбляют старого честного армянина… — Он помедлил и продолжил тоном, преисполненным глубокого отчаяния: — Никогда… Если и пришлось мне соприкасаться с некими лицами, относящимися к Темной Вере, — с Джанфранко Каттарузой, что входит в Серый Круг, или с Черным братом Микеле, например… так это только потому, что четвертая часть ювелирной торговли в этом благословенном городе проходит вот через эти руки. — Он воздел над белоснежными простынями свои сухие смуглые ладони. — А злату не чужд никто ни святой, ни праведник. И свои дела с братом казначеем мы решали только как простые граждане, не касаясь дел Храма.

— Оставим это, — неприязненно молвил брат. — Нами сейчас движет не желание изобличить вас — клянусь своей верой, я жажду, чтобы все подозрения, задевающие вас, рассеялись как дым. Не на месть и не на поиски виновных, как таковых, следует направить наши помыслы, а на установление истины. Истина же, известная нам, состоит в том…

— Меня оболгали! — с глубоким отчаянием произнес Бонифаций и, болезненно прикрыв веки ладонью, вознес к белоснежному потолку палаты свою все еще антрацитово-черную, с редкой проседью бородку.

— Все, что я собираюсь вам сказать, следует из ваших же слов, — сурово произнес брат во Храме. — Не из чьих больше…

Он выдержал строгую паузу. Бонифаций тоже ее выдержал.

— Поймите, — продолжил док, — ведь до крайности странным обстоятельством выглядит то, что информация о местонахождении Скрижали сразу же, — собственно, в момент ее изъятия у нечестивого Апостопулоса — стала достоянием, по крайней мере, одной разбойной шайки — той, что накинулась на вас у ваших же собственных дверей. Неизвестно, кем был тот, кто проник в ваш сейф в то же практически время. Возможно, их сообщник… А может, кто-то третий. Вы сами так изложили факты в вашей записке, которую направили нам вчера. И то же самое — слава Великому Свету, без упоминания о Скрижали — вы сказали и следствию. Подумайте: ну как могли какие-то темные грабители, не посвященные ни в одну из Великих Тайн, так точно найти Камень, если не получили заранее НАМЕКА? Они или тот, кто их послал?

Некоторое время уязвленный в самое сердце держатель ювелирной торговли горделиво собирался с силами. Затем повернул голову в сторону собеседника и пронзил его взглядом. Одновременно и гневным и задумчивым.

— Если и есть в этом деле моя вина, то она может состоять только в том, что я доверился недостойным. Лишь один человек мог разгласить наш план… Сделать тот НАМЕК, о котором вы говорите, брат…

— Ты говоришь о том человеке, которого ищут? О том ничтожном клерке, что уволился в день ограбления? Как там его?..