Антикоминтерновский пакт называют военным союзом агрессивных держав. Напомню о судьбе его главных авторов: Риббентроп был приговорен к повешению, Осима — к пожизненному заключению (освобожден через десять лет). Однако, если разобраться в нем без предубеждения, в глаза бросаются, во-первых, неконкретность формулировок соглашения, во-вторых, ограниченность обязательств сторон. Речь идет лишь о том, чтобы «взаимно информировать друг друга относительно деятельности Коммунистического интернационала, консультироваться по вопросу о принятии необходимых оборонительных мер и поддерживать тесное сотрудничество в деле осуществления этих мер» и «рекомендовать любому третьему государству, внутренней безопасности которого угрожает подрывная работа Коммунистического интернационала, принять оборонительные меры в духе данного соглашения или присоединиться к нему». «Конфиденциальный дополнительный протокол» предполагал «сотрудничество в деле обмена информацией о деятельности Коммунистического интернационала», принятие «в рамках ныне действующего законодательства строгих мер против лиц, прямо или косвенно внутри страны или за границей состоящих на службе Коммунистического интернационала или содействующих его подрывной деятельности» и создание «постоянной комиссии, в которой будут изучаться и обсуждаться дальнейшие оборонительные меры, необходимые для предотвращения подрывной деятельности Коммунистического интернационала». По справедливости, логичный и умеренный ответ на агрессивные резолюции Седьмого конгресса Коминтерна (август 1935 г.), адресно затрагивавшие Германию и Японию.

И даже секретное дополнительное соглашение, о котором стало известно сразу же, но которое было опубликовано только после Второй мировой войны, не таило в себе ничего сверхъестественного:

«Статья 1. В случае, если одна из договаривающихся сторон подвергнется неспровоцированному нападению со стороны СССР или ей будет угрожать подобное неспровоцированное нападение, другая договаривающаяся сторона обязуется не предпринимать каких-либо мер, которые могли бы способствовать облегчению положения СССР. В случае возникновения указанной выше ситуации договаривающиеся стороны должны немедленно обсудить меры, необходимые для защиты их общих интересов.

Статья 2. Договаривающиеся стороны на период действия настоящего соглашения обязуются без взаимного согласия не заключать с СССР каких-либо политических договоров, которые противоречили бы духу настоящего соглашения» (8).

Трактовать сказанное можно по-разному: соглашение давало равные возможности и для оказания всесторонней помощи, и для уклонения от нее. Все зависело от доброй воли сторон. При этом в тексте нет ни слова об обязательной военной и политической помощи в случае конфликта с «третьей страной», что обычно являлось основой двусторонних пактов вроде советско-французского и советско-чехословацкого договоров, заключенных 2 мая и 16 мая 1935 г., — главного источника беспокойства Гитлера. Ни один из этих договоров не был секретным и трактовался как закономерная превентивная мера против возможной агрессии, причем под агрессором вполне открыто подразумевалась Германия. Территориальные аспирации у Германии и Японии действительно имелись, но в договоре об этом ничего не сказано. Поэтому даже в качестве оборонительного пакта он выглядел, скорее, «протоколом о намерениях», подписанным «разведенной тушью», нежели конкретной программой действий.

Но даже в таком виде он вызвал резкую, официальную — устами Литвинова — отповедь Москвы (демагогию о том, что Советское правительство и Коминтерн не имеют между собой ничего общего, можно смело оставить без внимания), бешеную критику со стороны коммунистической и леволиберальной печати всего мира, недовольное ворчание атлантистов — даже в самой Японии (9). Советский Союз в последнюю минуту отказался от подписания новой рыболовной конвенции с Японией, хотя Арита уверял Тайный совет и парламент, что этого не произойдет. Советско-японские отношения приметно ухудшились, что, по общему мнению, ускорило падение кабинета Хирота в январе 1937 г. (10).

23 октября, в день парафирования пакта, Риббентроп направил японскому послу ноту о том, что положения заключенных ранее советско-германских договоров — Рапалльского договора 1922 г. и Берлинского договора о нейтралитете 1926 г. — не противоречат Антикоминтерновскому пакту (11). Германия не отказывалась от них, оставляя себе «запасной выход», который пригодился в августе 1939 г.

Дальнейшие усилия Риббентропа были направлены на расширение пакта. «Адольф Гитлер рассматривал противоречие между национал-социализмом и коммунизмом как один из решающих факторов своей политики. Поэтому следовало проверить, каким способом можно найти путь к тому, чтобы привлечь и другие страны к противодействию коммунистическим стремлениям… Пакт возник из сознания, что только созданный на длительный срок общий оборонительный фронт всех здоровых государств мог положить конец угрожающей всему миру опасности». Однако на первых порах этого удалось добиться только от дуче. 6 ноября 1937 г. — «подарок» Сталину к двадцатой годовщине Октября! — в Риме Риббентроп, министр иностранных дел Галеаццо Чиано и японский посол Хотта Масааки, приложивший к этому делу исключительные усилия, подписали протокол о присоединении Италии к Антикоминтерновскому пакту — причем только к официальной части, без секретного соглашения (12).

«В намерения Гитлера входило, — продолжал Риббентроп, — подтолкнуть к участию в антикоммунистическом фронте также и Британскую империю». Он упорно убеждал своего коллегу Идена в реальности коммунистической угрозы для Великобритании и необходимости совместной борьбы с нею. «Я хотел доказать ему значение этого идеологического сплочения для всего культурного мира. Когда Иден заявил мне, что в Англии подписание Антикоминтерновского пакта… воспринято с неудовольствием, я со всей откровенностью растолковал ему смысл и цель пакта и его значение для всего некоммунистического мира… Но я натолкнулся на полное непонимание со стороны Идена, и даже позже мне никогда не доводилось услышать от английского правительства хоть что-то насчет этой инициативы».

Неуспех этой миссии стал одной из главных причин антипатии будущего рейхсминистра к «лондонским лавочникам». Подводя неутешительные итоги своей работы в качестве посла при Сент-Джеймском дворе, Риббентроп 2 января 1938 г. направил Гитлеру обширный доклад, где сделал вывод о бесперспективности поисков союза с Лондоном (13). По существу это была программа новой внешней политики.

«По мере осознания того, что Германия не желает связывать себя сохранением status quo в Центральной Европе и рано или поздно возможно военное столкновение в Европе, надежда на понимание со стороны дружественных ей английских политиков (если только они в настоящее время не играют всего лишь предназначенную им роль) постепенно исчезает. Тем самым поставлен судьбоносный вопрос: не окажутся ли Англия и Германия в Конечном счете поневоле в разных лагерях и не придется ли им однажды снова выступить друг против друга… Наша политика, как я считаю, должна и далее быть направлена на компромисс при полном соблюдении интересов наших друзей (Италии и Японии. — В.М.). Нам следует и впредь укреплять у Англии понимание того, что компромисс и взаимопонимание между Германией и ею, в конечном счете, все же возможны… Если Англия с ее союзами окажется сильнее, чем Германия и ее друзья, она, по моему разумению, рано или поздно удар нанесет. Если, напротив, Германии удастся осуществить свою политику союзов так, что германская группировка будет сильнее или равноценна английской, Англия, возможно, все же попыталась бы еще достигнуть компромисса. Однако при застывших фронтах внезапный компромисс между ними при наличии весьма разноречивых интересов кажется мне немыслимым».