Заметим, что и современные сложно структурированные центральноазиатские социумы интегрируются вокруг двух главных вопросов: обеспечение безопасности, территориальной целостности страны и единства исламской уммы. Кстати заметить, борьба за сохранение суверенитета Турции стала основным целеполаганием, сплотившим нацию вокруг Ататюрка.

Стратегии, актуализируемые центральной властью для консолидации общества, во-первых, безусловно, не отличаются равной степенью эффективности с точки зрения достижения желаемого результата (скорее «точное попадание» – редкое исключение, особенно в условиях нарастающей сложности социумов). Например, в Китае удалось сплотить общество на основе программных установок КПК о достижении лидерства страны и народного благосостояния, жестко проводимых в жизнь[284]. Нынешней российской власти удалось консолидировать социум вокруг идеи возвращения Крыма в состав России. Вряд ли такой же продуктивной с точки зрения единения россиян станет властная идея патриотизма, которая «заключается в том, чтобы посвятить себя развитию страны и ее движению вперед» в условиях нарастающего неравенства.[285] Во-вторых, консолидирующая идея не имеет тождественной социальной рефлексии. В условиях социальной дифференциации стратегии центральной власти, ориентированные (даже латентно) на отдельные группы интересов, социальные сообщества могут играть противоположную консолидации роль. Тем более в случае, если такая стратегия продвигается в расчете на элитное лидерство, ее результат с точки зрения консолидации всего социума и преодоления клановой дифференциации представляется не очевидным. В этой связи следует заметить, что представительная демократия и в целом политический строй Запада, основанный на консенсусе элит, в постсоветской реальности выглядит нерелевантно.

Отдавая дань традиции «догоняющей модернизации», представители центральной власти постсоветской Азии до сих пор склонны считать механизм сбалансированности интересов элит работающим в достижении социальной стабильности. Например, на закрытой встрече с представителями политического истеблишмента в ноябре 2018 г. под общим рефреном «Как нам обустроить Кыргызстан», заявил: «Государства, где элита могла прийти к единому мнению по развитию страны, всегда добивались успехов. Сейчас в Кыргызстане много вопросов и проблем, которые нужно решать с участием всех общественно-политических сил. Я уверен, что вы сможете стать этой объединяющей силой страны»[286].

Напротив, многие исследователи справедливо считают внутри-элитные конфликты одним из факторов дестабилизации социально-политической обстановки в Центральной Азии. Так, в представлении Е. А. Иванова и Л. М. Исаева, оценка дестабилизирующих факторов (по 5-балльной шкале) в пяти постсоветских азиатских республиках выглядит следующим образом. Причем внутриэлитные конфликты исследователи «операционализируют» «через три ключевых размежевания: этноплеменное конфессиональное и раскол внутри элит».

Оценка показателя общего потенциала конфликтности Assessment of the Overall conflict Potential Indicator[287]

Результатом «раскола могут стать центробежные тенденции», которые в случае крайней формы проявления приведут к фрагментации страны или, по крайней мере, к социальной энтропии.

Стратегия, направленная на поддержание консенсуса элит, не только не способствует внутриэлитной стабильности, но не способна консолидировать общество и результироваться в преодоление родоплеменного и кланового деления социумов центральной власти. На отличие в восприятии перспектив развития страны в обществе и элитах постсоветских азиатских государств указывает, например, прошедшая в Узбекистане дискуссия о вступлении в ЕАЭС. Большинство представителей элитных сообществ отрицательно отнеслось к идее интеграции в эту структуру. Негативное отношение к ЕАЭС было бы понятно, если бы эта страна не имела от объединения с Евразийским экономическим союзом никаких рациональных выгод. Однако только в 2016–2018 гг. товарооборот Узбекистана со странами ЕАЭС вырос на 52 % (9,65 млрд долл.), что эквивалентно 30 % всего товарооборота этого государства. Известный узбекский экономист Д. Рахимова заявила на страницах правительственной газеты, что «гарантированное свободное передвижение товаров, услуг, капитала и рабочей силы внутри Союза может положительно повлиять на экономическое развитие Узбекистана»[288].

Несмотря на очевидные выгоды для узбекского общества, лидер партии «Национальное возрождение» Алишер Кадыров обвинил сторонников вступления Узбекистана в ЕАЭС «в желании возродить СССР и ослабить суверенитет государства». «Мы категорически против вступления в так называемый экономический союз, который преследует политические цели», – заявил партийный боне.

Бизнесмен Азиза Умарова заявила, что «ЕАЭС обречет Узбекистан на изоляцию и зависимость от экономически неблагополучной России»[289].

По поводу роли элит, в том числе инкумбентов клановых сообществ на начальном этапе становления суверенитета новых независимых государств, в том числе России и постсоветских стран Центральной Азии, в докладе Всемирного банка говорится: «Доверие и сдерживающие начала заложены в самой природе политических институтов, сложившихся под влиянием культурного и исторического наследия, которое определяло выход из коммунистической системы. Во многих странах СНГ и Юго-Восточной Европы, где государство было захвачено узким кругом лиц со своими частными интересами, в основе падения коммунизма лежало не широкое общественное движение, а соперничество между конкурирующими друг с другом элитами. Замысел создания новых политических механизмов в этих “концентрированных политических режимах” принадлежал находившимся у власти руководителям и имел часто своей целью укрепление их власти. Эти механизмы не пользовались доверием, достаточным для того, чтобы обеспечивать постоянную поддержку населения всеобъемлющей программе реформ»[290].

Надо ли специально говорить, что доверия общества к реформам, осуществляемым на основе консенсуса власти и элитных сообществ, в настоящее время не прибавилось, но в условиях нарастающего неравенства, видимо, полностью исчерпалось.

Мало того, авторы доклада Всемирного банка отмечают, что дальнейшая модернизация стран СНГ вообще и Центральной Азии в частности возможна только через «мобилизацию усилий всех проигрывающих от частичных реформ», и «снижение высокого уровня концентрации выгод, извлекаемых олигархами и инсайдерами»[291].

Указанное направление стратегии общественного развития в сторону более справедливого распределения национального достояния, естественно, вызовет противодействие со стороны его основного держателя (в Центральной Азии таковым является верхушка клановой организации). Таким образом, клановая матрикула постсоветских азиатских независимых государств неизбежно станет (и уже является) препятствием модернизационного процесса. «Третий урок состоит в признании того факта, – утверждают составители доклада, – что те, кто выиграл от проведения начальных этапов реформ, включая либерализацию и приватизацию, могут стать противниками дальнейших мер по реформированию, когда последние приводят к уменьшению первоначально полученных подобными победителями значительных, но носящих потенциально временный характер выгод или незаработанных доходов. Эти победители будут проявлять тенденцию к противодействию реформам»[292].

Дальнейшее продвижение модернизационного процесса в странах посткоммунизма (которое в центральноазиатских государствах должно преодолеть клановую разобщенность социумов) в докладе связывается с единственно возможной стратегией власти к социализации (обретением общественного доверия). Кстати заметить, в Венгрии, где власть зиждется на семейно-клановом фундаменте, даже европейский политико-правовой режим не справляется с задачей утверждения конструктивного направления общественного развития.

Как показал венгерский исследователь Балинт Мадьяр, в стране «сформировался особый тип автократического режима – государство посткоммунистическое (в массовом порядке превратившее государственную собственность в частную)