Джессика ответила не менее многозначащим движением чересчур пухлых губ.

Обоюдный смех наполнил операционную.

Конечно, здесь более уместны стоны, мольбы и стенания.

Конечно, хирургическое ложе предназначено для вскриков сожаления и последних слов.

А несвоевременная веселость еще больше подчеркивала жуть, исходящую от места, где старые органы отправляются в утиль, а молодые насильно пересаживаются в чужое нутро.

Джессика издала протестующий нечленораздельный звук:

— Бррр!

Молодая особа еще крепче обвила шею гида по местам возможной смерти.

— Не бойся. — Агент, знающий толк в захватах и болевых приемах, мгновенно посерьезнел. — Я с тобой.

Джессика вглядывалась в лицо мужчины, так нежно и так крепко держащего на руках ее ослабевшее от набежавших страхов тело, молящее о защите.

Джессика пыталась разглядеть в образцово-правильных чертах признаки настоящего чувства.

Джессика выискивала в глубине темно-синих глаз мерцание, указывающее на истинную любовь.

Джессика вслушивалась в ровное и надежное дыхание спасителя, отыскивая приметы зарождающейся страсти.

Еще никто и никогда не держал ее на руках так бережно и осторожно.

Еще никто и никогда не одаривал ее такими долгими взглядами.

Еще никто и никогда не целовал ее в макушку так ласково, забавно и неловко.

Но молодая особа, преодолевая хмельную бесшабашность и отрезвляющий, но противный страх, с каждой секундой убеждалась, что находится в данный момент в надежных руках.

Ральф — не призрак, человек — скупился на слова, хотя и мог бы необязательными признаниями заработать кучу очков.

А Джессике почему-то хотелось болтать о чем угодно, лишь бы не молчать.

О чем угодно…

— Парень, ты любил кого-нибудь?

— Нет.

— Правда?

— Да.

— Но почему?

— Сначала учеба, потом стажировка, потом работа…

— Ты трудоголик?

— Нет, но просто — чтобы добиться успеха хоть в чем-то, надо ограничивать себя.

— В любви тоже?

Ральф — не призрак, человек — положил разговорившуюся жертву старого маньяка на операционный стол.

— Ага, вспомнила!

— Автора трагедии?

— Нет, комедии. Там еще ради смеха афро-американец в костюме венецианского дожа в финале изящно душит собственную жену, причем совершенно невинную, то есть не виноватую.

— Зал, наверное, валялся от смеха.

— Ага, умирал от хохота.

— И долго он ее душил?

— Достаточно… Э, парень! Ты что делаешь?

— Как что? Раздеваю.

— Кого?

— Тебя, Крошка, тебя.

— Ну, если тебе нравится, пожалуйста.

— Спасибо.

Ральф — не призрак, человек — действовал умело и споро.

Халат незадачливой владелицы замка плавно спланировал на монитор, фиксирующий наполнение пульса.

Джессика, позволяя оголять себя, продолжала странные речи:

— Да, это явно не кладбище.

— Почти.

— И не могила.

— Лучше скажи: подиум смерти.

— А я так мечтала о могиле.

— Крошка, ты шутишь? — Ральф — не призрак, человек — продолжал свое истинно мужское дело. — Шутишь?

Лифчик, совершая затяжной кульбит, улетел к анестезионным приборам и застыл на латунном вентиле без всякого наркоза — и общего, и местного.

— Нисколечко.

— Да, мы все там будем, но зачем о могиле-то мечтать, пусть и самой роскошной? — Ральф — не призрак, человек — весьма деликатно принялся за алые розочки на голубом фоне. — Это же не машина, не квартира!

Трусики, оказывая достойное сопротивление, нехотя сползли до колен.

— И даже не бунгало на тропическом острове.

Джессика откровенно хохотнула, не боясь обидеть интерполовского агента.

— Нет, ты хоть и мойщик надгробий, но в могилах совсем не разбираешься.

— Я приводил в порядок гранит всего две недели, пока дожидался…

Трусики скатались на голенях в тугой валик.

— Меня?

— Нет, контакта похитителя органов с будущей жертвой.

— Ты можешь действовать поэнергичней?

— Могу.

— Тебе же не пятьсот лет.

— Всего тридцать один.

— И ты еще не научился раздевать женщин.

— Я привык, что они делают это сами.

— Лентяй.

Джессика взбрыкнула ногами, чтобы помочь неопытному агенту получить в качестве главного приза алые розочки, разумеется, обильно увлажненные.

— Просто я представляла себе, парень, как ты любишь меня прямо там, где мы встретились, потому что очень сильно меня хочешь и не можешь ждать… Чтобы любил по-настоящему, а не как…

Джессика снова не смогла произнести отвратное и подлое имя.

— Томас Джон Крейг-потрошитель.

— Вот именно.

Ральф — не призрак, человек — наконец-то швырнул неподдающиеся трусики на контейнер для хранения запасов донорской крови.

— Но я не он.

— Надеюсь.

— А операционный стол ничем не хуже могилы.

— Ты уверен?

Но Джессике не хватало элементарной романтики, которую так подробно и живо подают в любовных штампованных опусах.

— Ну ты, парень, хоть поцеловал бы меня для приличия.

Ральф — не призрак, человек — отыскал губы приготовленной к закланию донорши.

Джессика, не раздумывая, пустила в ход язык.

Теперь ясно, почему жены заводят любовников.

Ральф — не призрак, человек — прервал глубокий поцелуй только после того, как их языки основательно познакомились.

Джессика томным стоном потребовала немедленного повторения.

Все-таки гигантская разница между осторожной слюнявостью задыхающегося старика и энергичным напором раззадоренной молодости.

Джессика призывно облизывала собственные губы.

Но Ральф — не призрак, человек — азартно переключился на груди аппетитной жертвы.

Освободившиеся соски подверглись стремительной атаке.

Джессика замлела от нарастающего возбуждения.

Ральф — не призрак, человек — оказался вне конкуренции.