В углу, на тахте, от его крика что-то заворчало, как собака на цепи, зашевелилось под грудой засаленных одеял. На вошедших пахнуло ядреным перегаром. И всклокоченная, опухшая Маргарита Добролюбова, оторвав от подушки голову, бессмысленно уставилась на вошедших.

На полу рядом с тахтой – батарея пустых водочных бутылок.

– Мы хотим поговорить с вами о вашей покойной дочери, – начал Гущин.

– Шшшшшшшшшшш… Пшелллллллл… Я кому ссссссыказала… Пшшшшел от меня… Не тронь!

– Да я вас не трогаю. Я хочу спросить вас об Аглае.

– Не тронь меня! Закричу! – заорала вдруг Маргарита Добролюбова. – Никогда не была твоей и не буду, гааааад!

– Невменяема. В стельку, – констатировал капитан Первоцветов. – Как это Нилов жил в этом хлеву?

– Наркоман и пьяница. – Анфиса с жалостью глядела на Добролюбову. – Дочь убили… Запьешь тут с горя… Это как у Достоевского – она на вдову Мармеладова похожа.

– Уйди от меня, не касайся! – Маргарита Добролюбова продолжала истерически кричать на Гущина. – Не твоя, пусть и шлюха… И сссстучать для тебя не буду, ссссука надзорная!

– Что она плетет такое? – Гущин аж растерялся.

Маргарита бухнулась на подушку и захрапела.

Во дворе дома жертв двух убийств, откуда их немилосердно выгнали, Гущин принял новое решение.

– Снова опросим этого Вакулина. Надеюсь, он все еще у себя в ресторане торчит.

Александра Вакулина в его собственном ресторане «Горьевские дали» не оказалось. Это сообщил им менеджер за стойкой: «Уехал по делам». Но им повезло: когда они снова в глубоком расстройстве садились в машину, к ресторану подрулил черный внедорожник. И Вакулин вывалился из него, как медведь из дупла.

– Чегой-то вы зачастили. – Он выглядел недовольным и встревоженным. – Чего полиции опять от меня нужно?

– Убийство Аглаи Добролюбовой трехлетней давности на Башне с часами. Вы реставрационные работы на башне и на фабрике проводили в то время? Ваша фирма?

Вакулин хлопал глазами. Наконец сообразил.

– А, это… А чего вы это… А, ну ладно… Да, я. Мы весь ремонт сделали – и в корпусах, и на самой башне. Полный ремонт со всеми требованиями архнадзора. Все соблюдали, старались. Тогда работы в самом разгаре были. Откуда же я знал, что такое случится? Меня, как мешок, потом несколько месяцев трясли – все проверяли, зачем я нелегалов-таджиков нанял. А где рабочих-то взять – корыта таскать и стены чистить? Откуда мы могли знать, что эту бедолагу там повесят?

– В здание башни все время был свободный доступ?

– Ремонт же. Там даже переборки меняли, лестницы укрепляли, окна меняли на стеклопакеты. Стройка же капитальная была. Я весь в нее вложился, до последнего рубля!

– Те задержанные рабочие из Таджикистана – вы их знали?

– Сто раз меня спрашивали об этом. Прораб их нанимал, не я. Да и ни при чем они. Отпустили их потом.

– А вы сами… Вы где находились в момент убийства?

– Опять двадцать пять! – Вакулин хлопнул себя по бедрам. – Сто раз объяснял, в больнице все проверяли. Я в травматологии лежал, мне только операцию сделали на ноге тогда. Стопу всю по кускам врачи собрали – поклон им низкий. А то мог без ноги остаться.

– А что произошло? Я слышал, что-то странное случилось у вас там во время ремонта. За три дня до убийства.

– Уж не знаю, странное или не странное, а контейнер на меня свалился, ногу придавил. – Вакулин указал на левую ногу в кроссовке. – Контейнер со стройматериалами, с утеплителем стен – мы же офисы там оборудовали, проводку вели, коммуникации. Все в штабеля уложено было, а этот верхний ящик, видно, плохо закрепили. Я мимо проходил – он шмяк! В результате раздробление стопы. Я потом полгода еще в ЦИТО лечился, на процедуры ездил с ногой.

– Могли и намеренно на вас ящик столкнуть, – заметил Гущин. – Эти ваши таджики. Или еще кто-то.

Вакулин посмотрел на него.

– Нет никаких соображений? Вас, хозяина стройки, из дела выводят, в больницу отправляют. А через три дня на вашей стройке убийство Аглаи Шубнико…

Вакулин уставился на Гущина. Катя тоже была поражена – он перепутал фамилии! Вот о ком он сейчас на самом деле думает!

О ней!

Той, что с окровавленным ртом, похожим на пасть…

О той, что вырвала у сестры глаз…

– Аглаи Добролюбовой, – поправился Гущин. – Вы знали эту девушку?

– Знал, что она дочка моей давней знакомой, Марии Вадимовны, – тихо ответил Вакулин. Он выглядел серьезным. – Так жаль, такая молодая… Мне наши со стройки сказали тогда – ее повесили прямо на часах, внутри. Какая-то невообразимая дикость.

– Я бы хотел сейчас осмотреть Башню с часами. Вы не могли бы мне помочь открыть ее и экскурсию провести?

– Экскурсию провел бы – там столько нашего пота, столько денег! А открыть не могу. Я теперь никто на этой фабрике. Контракт со мной город расторг. Мне даже компенсацию затрат на ремонт не полностью выплатили – так, какие-то крохи бросили. Придрались ко всему, к чему только можно было придраться. В нарушениях договора на реставрацию обвинили. Нет у меня ключей. Город все забрал. А фабрика и башня уже полтора года пустуют. Мы по судам бродим, правду ищем, а там снова все обращается в ничто. Все наши труды.

– Если пока не получается поговорить с матерью, тогда надо встретиться с подругой матери – Молотовой. Она и труп девушки на башне обнаружила, – полковник Гущин кусал губы. – Она ведь живет где-то неподалеку от этой самой улицы Труда. Катя, найди мне в деле протокол ее допроса и адрес.

Катя быстро начала листать страницы первого тома. Главный свидетель, нашедший труп, допрос всегда в самом начале подшивается, после протокола осмотра места происшествия.

– Молотова Мария Вадимовна. Адрес московский и местный. Тупик Труда, владение 3. Федор Матвеевич, мы ее уже видели с вами у Добролюбовой. Правда, странную они пару представляют. Молотова, кажется, о ней заботится, продукты вон привозила, не пить уговаривала.

– Была такая актриса кино в семидесятых – Мария Молотова, – сказала Анфиса. – Даже у Тарковского в эпизодах снималась. А потом исчезла из кинематографа. Я фотографии московских красавиц разных лет для выставки в галерее отбирала. Обратила внимание – очень красивая женщина, а судьба в кино, видно, не сложилась.

Капитан Первоцветов показывал дорогу до тупика Труда. Тихая загогулина, застроенная солидными кирпичными домами за высокими заборами, примыкала к улице Труда и выходила прямо на берег речушки.

Верхние этажи кирпичных коттеджей глядели прямо на Башню с часами и фабричные корпуса, красовавшиеся вдали.

Гущин громко постучал в калитку дома номер три. Катя видела: полковник словно впал в лихорадку. Все скорей, скорей, все наскоком. И эта оговорка с фамилией, чисто по Фрейду… Странное совпадение – две девушки по имени Аглая – видимо, сильно его задело, обескуражило и насторожило. И, возможно, там было что-то еще. Предчувствие? Объяснять все это своим спутникам Гущин категорически не желал. Но Катя видела: он сам не свой. И это не оперативный азарт. Это какое-то иное, не слишком приятное, почти болезненное для полковника чувство.