Не знаю, есть ли во всей этой истории хоть какая-то правда; если и есть капля, то искаженная ради юмористического эффекта. Тем не менее она дает представление о том, как обстояли дела (по крайней мере, позволяет немного ощутить атмосферу).

Что ж, в любом случае нетрудно представить себе, как отреагировали на требования Тибо те примадонны обоего пола, которых он завербовал в свое войско. Вполне возможно, что Джек Лондон и Джордж Стерлинг могли бы для забавы заняться отключением света в многолюдных заведениях, особенно если бы Тибо предложил это, когда они были достаточно пьяны. И даже капризный старикан Бирс с удовольствием мог бы насладиться грохотом и полюбоваться дымом черного пороха, если бы кто-то другой подготовил и произвел взрыв. Но Тибо требовал, чтобы они делали скучные вещи, да еще и не объяснял зачем. Это оказалось чересчур для его сторонников. Легенда утверждает, что одна из первых красавиц, эксцентричная светская дама, входившая в число его «послушниц», заявила: «Если бы он попросил меня сделать что-нибудь сложное, например соблазнить президента Рузвельта (она, естественно, имела в виду Тедди) или раздеться догола в ротонде магазина “Сити оф Пэрис”, а потом доплыть до Тюленьих скал и приковать себя к ним, как Андромеда… Но просто стоять час и двадцать минут перед публичной библиотекой с семью довольно большими стальными шарикоподшипниками в лифчике, думать о Южном полюсе и молчать все это время – нет уж, пусть поищет других дураков!»

Видите ли, когда дело дошло до практики, они, должно быть, просто отказались воспринимать его всерьез – либо его революцию, либо его новую черную магию. Джек Лондон смолоду был марксистом-социалистом и изложил свое видение будущего, в которое входила жестокая классовая война, в научно-фантастическом романе «Железная пята». Он не только мог отыскать зияющие пробелы в теории и практике Царства террора, задуманного Тибо, но и наверняка сделал это. И он не мог не понимать, что первый город, который возглавил представитель Лейбористской партии, вряд ли годится для того, чтобы начать отсюда контрреволюцию. Он также был материалистом-дарвинистом и хорошо ориентировался в естественных науках. Он мог бы объявить во всеуслышание и доказать, что «новая черная наука Тибо», со всеми необъяснимыми действиями на расстоянии, всего лишь псевдонаучная пародия и несколько более изящное название для магии.

Как бы там ни было, все они отказались помогать ему даже в экспериментах с мегаполисомагией. И даже если кто-то раз-другой согласился, все это кончалось чем-то вроде конфуза у фонтана Лотты и не приводило ни к каким результатам.

Я полагаю, что к тому времени он утратил контроль над собой и принялся сыпать приказами и грозить карами, а соратники просто смеялись над ним; и когда он не захотел понять, что игра окончена, и продолжил в том же духе, они просто ушли от него.

Не исключено, что они прибегали и к более активным мерам. Я вполне могу себе представить, как богатырь вроде Лондона просто поднимает разъяренного, брызжущего слюной маленького человечка за воротник пальто и штаны и вышвыривает вон.

Байерс вскинул брови:

– Знаете, Франц, это напомнило мне, что тот самый де Кастро, клиент Лавкрафта, был знаком с Амброзом Бирсом и утверждал, что сотрудничал с ним, но во время их последней встречи Бирс заставил де Кастро поторопиться с уходом и, прямо говоря, так стукнул его тростью по голове, что сломал ее. И впрямь очень похоже на те перипетии, которые, по моим предположениям, могли случиться с де Кастри. Гипотеза о том, что это один и тот же человек, действительно очень привлекательна! Но, увы, ошибочна, потому что де Кастро заказывал Лавкрафту литературную обработку своих воспоминаний о Бирсе уже после смерти де Кастри.

Он вздохнул и поспешил вернуться к основной теме:

– Во всяком случае, какие-то подобные происшествия могли завершить превращение Тибо де Кастри из очаровательного чудака, которому все потакали, в противного старого зануду, скандалиста, попрошайку и шантажиста, от которого нужно было защищаться любыми доступными способами. Да, Франц, ходят упорные слухи, что он угрожал шантажом своим бывшим ученикам и, случалось, действительно прибегал к нему, грозя раскрыть скандалы, о которых узнал в те дни, когда они были накоротке друг с другом, или просто донести, что они входили в террористическую организацию (его собственную!). Дважды в это время он, похоже, полностью исчезал на несколько месяцев: скорее всего, потому что попадал в тюрьму (это некоторые из его бывших помощников, занимавших видное положение, без труда могли устроить, хотя ни одного подтверждения такому предположению я так и не смог найти – очень уж много документов погибло во время землетрясения).

И все же остатки его темного очарования, должно быть, довольно долго сохранялись в умах его бывших помощников; они так и не избавились от ощущения, что он все же обладал зловещими сверхъестественными способностями. И когда рано утром восемнадцатого апреля тысяча девятьсот шестого года землетрясение взметнуло с запада по Маркет-стрит кирпичные и бетонные волны, убивавшие людей сотнями, один из его неверных последователей – несомненно, вспомнив его уклончивые разговоры о магии, способной низвергнуть небоскребы, – якобы воскликнул: «Ай да старый черт! Оказывается, он не впустую грозился!»

Вы сами знаете о том, что Тибо пытался использовать случившееся землетрясение в своем шантаже: «Я уже раз сделал это и могу повторить». Очевидно, пытаясь напугать людей, он использовал все, что приходило ему в голову. Я слышал о нескольких случаях, когда он угрожал своей Царицей Ночи, своей Мадонной Тьмы (этой своей давней таинственной дамой, или девушкой), грозил наслать на них свою Черную Тигрицу, если они не раскошелятся.

Но в основном моя информация за этот период очень отрывочна и одностороння. Те, кто хорошо его знал, как один старались его забыть (можно сказать, выдавить из себя), ну а два главных источника моих сведений, Клаас и Рикер, знали его только стариком в двадцатых годах и слышали лишь его версию (или версии!) истории. Рикер, бесконечно далекий от политики (в любых толкованиях этого понятия), думал о нем как о великом ученом и метафизике, которому группа легкомысленных богатых людей пообещала деньги и поддержку, но которого затем жестоко обманула и бросила. В революционную часть теории он никогда всерьез не верил. Клаас, напротив, рассматривал де Кастри как несостоявшегося великого мятежника, современного Джона Брауна, Сэма Адамса или Марата, которого богатые, прикидывавшиеся людьми искусства, жаждущие острых ощущений покровители толкнули на действия, а потом, струсив, предали. Они оба с негодованием отвергли домыслы о шантаже.

– А что насчет этой мистической дамы? – прервал его Франц. – Она так и оставалась с ним или поблизости от него? Что говорили о ней Клаас и Рикер?

Байерс покачал головой:

– К двадцатым годам она совсем исчезла – если вообще когда-либо существовала. Для Рикера и Клааса она была просто очередной историей – вернее, одной из множества бесконечно увлекательных историй, которые они время от времени вытягивали из старика. Или же, хоть это и не так увлекательно, давали ему возможность заново пережить былое в памяти. По их словам, за время их знакомства он вообще не имел дела с женщинами. Правда, Клаас однажды проговорился, что старик иногда нанимал проституток, но, когда я попытался разузнать об этом побольше, наотрез отказался рассказывать об этом и заявил, что это личное дело старика и никого больше не касается. Ну а Рикер сказал, что тот питал сентиментальный интерес («слабость в сердце») к маленьким девочкам, и настаивал, что все было абсолютно невинно – этакий современный Льюис Кэрролл. Оба категорически отрицали какие бы то ни было намеки на то, что старик мог быть пристрастен к сексуальным извращениям, а также сплетни о шантаже и появившиеся позже еще более отвратительные слухи, что де Кастри посвятил свои преклонные годы мести предателям и каким-то образом доводил их до смерти или самоубийства с помощью черной магии.