Для отступления у неприятеля было только одно направление — на север, в сторону Бахмача. Выражаясь по-шахматному, у них был вынужденный ход, цугцванг, и, отходя цугцвангом, они вышли на собственные минные поля, понеся новые большие потери в живой силе и технике.

Не хочу называть цифры потерь противника в ночном бою за Голенки, указанные в отчете боевых действий 108-й танковой бригады, тогда во всех донесениях была тенденция к преувеличению вражеских потерь. Но в тот раз потери были действительно очень велики! За один ночной бой было уничтожено и захвачено большое количество танков, орудий, автомашин, тракторов, минометов и пулеметов, радиостанций, боеприпасов и военного снаряжения. Сам же бой в отчете охарактеризован весьма сухо и скупо: «108-я танковая бригада вместе с 1454-м самоходным артиллерийским полком, совершив 40-километровый марш, вышла на тылы 183-й пехотной дивизии. Ночной бой за Голенки характерен внезапностью боевых действий. Уничтожено много техники и живой силы противника».

В дальнейшем с рубежа Григоровка — Голенки — Малый Самбур мы несколько суток подряд отбивали яростные контратаки врага. Но взять реванш за ночное побоище в Голенках фашисты так и не смогли. Пришлось им отступить в «заданном» нами — юго-западном направлении.

Только после этого наше командование сумело собрать офицеров и произвести разбор ночного боя в Голенках. Перед нами выступил полковник Кузнецов:

— Я как командир бригады удовлетворен действиями подразделений и частей. Но, должен сказать, для меня и, видимо, для вас реакция противника оказалась неожиданной. Трудно предположить, что немцы ожидали атаки, тем более ночью и с запада. Казалось бы, при такой внезапности враг побросает оружие, технику и будет спасаться бегством. А он в считаные минуты привел свои части в боеготовность и смог оказать организованное сопротивление. Это обстоятельство, товарищи офицеры, всем нам нужно учесть в будущих боях. Всегда, в любой обстановке следует быть начеку, рассчитывать возможные намерения врага и держать экипажи в готовности отразить даже внезапный удар. Противник преподал нам урок. И мы должны его усвоить.

* * *

В бригаде осталось десять танков, в полку — четыре самоходки и танк комполка. Вот этими малыми силами мы дерзкими ночными боевыми атаками и продвинулись еще на 60 километров, освободив десятки населенных пунктов Черниговщины, в том числе Вердер, Фастовцы, Ивангород, Крупичполь, Вишневку, Сваричевку, Володко-Одевицу, и к исходу дня 20 сентября сосредоточились в Безугловке, в 18 километрах южнее Нежина.

Здесь полк простоял двое суток. Была возможность побриться, помыться и немного поспать после многих бессонных ночей, оглянуться на прошедшие бои. В том числе и последний. Хотя нас и было мало, однако тактическая инициатива была за нами — мы были нападающей стороной. В этом бою сгорели две самоходки, наша и Самойлова, но оба экипажа остались живы.

Под Нежином, он был уже освобожден, 22 сентября полк и получил приказ командующего Центральным фронтом: 24 сентября прибыть, без самоходок, на станцию Мытищи под Москвой в распоряжение Ставки Верховного Главнокомандующего.

В целях маскировки полк прибыл в Нежин затемно, грузились в эшелон в железнодорожном тупике. Об этом можно было бы и не рассказывать, как и о том, что грузиться пришлось под бомбежкой, к ним мы уже попривыкли. Но на этот раз бомбили город зажигательными бомбами, начиненными какой-то адской жидкостью, напоминающей современный напалм. Картина была ужасающая! Разом вспыхивали целые дома, в том числе и кирпичные! Скручивались в пламени даже железные крыши! Охваченные огнем стены падали целиком, не успевая разрушиться! Вертикальные огненные столбы, обдавая жаром, не давая приблизиться! Под ногами желтым пламенем вспучивались расплавленные мостовые! Всюду, куда попадала эта пожирающая жидкость, она разливалась с какой-то невероятной текучестью, поглощая уничтожающим огнем целые кварталы города!

Около полуночи, когда улетела вражеская авиация, наш эшелон вышел на основную магистраль и, пройдя полыхающий город, взял курс на восток. Грязные, взмокшие на тушении пожара, только за городом мы открыли дверь своего вагона-теплушки, чтобы остудиться прохладой осенней украинской ночи, прийти в себя... А эшелон, набрав скорость, все мчался «зеленой улицей» указанным свыше маршрутом.

Сентябрь — ноябрь 1943

Поздней ночью 24 сентября 1943 года полк прибыл вместо первоначально назначенных Мытищ на уже знакомую нам железнодорожную станцию Пушкино. Разгружались при полном освещении, даже не верилось, что можно не опасаться налетов авиации. Разместились в том же сосновом бору, на тех же наркоматовских дачах. В первый же день все после долгого перерыва помылись в настоящей бане и крепко уснули в отведенных нам деревянных коттеджах.

Следующим утром сразу после завтрака мы уже получали новые самоходно-артиллерийские установки СУ-85, созданные, как и СУ-122, на базе среднего танка Т-34. В первую очередь нас интересовали тактико-технические данные новой машины сравнительно с СУ-122. По весу, скорости, маневренности, проходимости, запасу хода и броневой защите самоходки почти не отличались, но в вооружении разница была значительной. 85-мм пушка по сравнению с гаубицей на СУ-122 имела начальную скорость полета снаряда 792 м/сек, вместо 515. Дальность прямого выстрела составляла 800–900 метров по танку и 600 — по орудию, то есть более низкой цели. Скорострельность новой пушки, имеющей унитарные патроны, была в три раза выше, чем у гаубицы, имеющей раздельное заряжание, а боекомплект увеличился с 40 до 48 снарядов. Изменился и внешний вид самоходки: новые машины благодаря длинному стволу орудия выглядели более внушительно.

Произошло пополнение личного состава. Не теряя времени, штаб полка оперативно произвел перераспределение членов экипажей, включив в каждый экипаж опытных фронтовиков. В нашей батарее экипажи обновились почти наполовину, прибыли и три новых офицера. Вместо погибшего на Курской дуге комбата Шевченко был назначен старший лейтенант Погорельченко. В 1-й взвод на место Порфирия Горшкова прибыл младший лейтенант Русаков, а в наш взвод вместо Леванова, раненного в Посадках, прибыл младший лейтенант Макаров.

Знакомство с новичками произошло быстро, по-фронтовому. Комбат Погорельченко был на год старше меня, брюнет с темно-карими глазами, взгляд проницательный, волевой, правильные черты лица; стройная, выше среднего роста фигура с чуть заметной сутулостью. Взводный Русаков — блондин с голубыми глазами и орлиным носом, производил приятное впечатление; высокий, худой, с еще не оформившейся фигурой, он был, наверное, самым молодым офицером в полку, ему только минуло восемнадцать. Макаров, командир моей второй самоходки, был старше меня ровно на десять лет; садовод по прежней специальности, он не имел военной выправки, но был хорошего телосложения, чуть ниже среднего роста, гармонично сочетались античный нос, рыжие волосы и карие, с искорками юмора глаза, в сочетании с простодушным характером все это импонировало батарейцам.