И тут София горько заплакала:

– Ты должен мне верить, Антонио! Я не хотела тебя бросать!

Мучительная боль ее слов пронзила грудь Лили.

У них… когда-то был роман? И Антонио все еще питал к ней страстные чувства? Любил ее? Но он уверял, что она, Лили, была его первой любовью.

Антонио оттолкнул Софию, застонав так надрывно, словно, оторвавшись от нее, испытал невыносимую боль.

Потрясенная, Лили осознала: она не хочет связывать Антонио узами чести. Если он не любит и не желает ее так же всецело, как она – его, пусть получит ту, кто ему по душе. Немедленно.

Но не успела Лили заставить одеревеневшие ноги сделать хоть шаг, как София разразилась рыданиями. Ее слова лишили Лили последних сил, и она рухнула на колени.

– Я обнимала тебя только один раз, после кесарева сечения, еще в сонном после наркоза состоянии. Ты был самым прекрасным мальчиком на свете!

Так София была… его матерью.

– Когда я пришла в себя, моя семья отняла тебя. Я угрожала убить себя, если они тебя не вернут, но мне сказали, что слишком поздно, что тебя уже забрал усыновитель, чье имя держали в тайне. Я совсем обезумела. Я пыталась покончить с собой. – Она протянула ему руки, показывая шрамы. – После того как меня спасли, я осознала, какую глупость совершила, ведь, оставаясь в живых, могла разыскать тебя. Но мне не удалось ничего о тебе разузнать, и я впала в глубокую депрессию. Спустя три года я встретила своего первого мужа, и он пообещал мне найти тебя. Но его расследование лишь вскрыло ложь моих родителей и дяди – на самом деле они отдали тебя в сиротский приют. Когда Марк выяснил, в какой именно, мы тайком отправились в приют. Но тебя там уже не было, и нам не удалось напасть на твой след. Я сводила себя с ума, представляя, в какие ужасные руки ты попал.

Антонио, не скрывая злобы, фыркнул:

– Ты даже представить себе не можешь, в какие руки я попал! Работорговцев, выглядевших как добрые самаритяне!

Рыдание вырвалось из груди Софии, словно разрывая ее изнутри. Она протянула руки к Антонио.

– Не стоит, – отшатнулся он с таким видом, будто ее прикосновение обжигало его. – Я не нуждаюсь в твоих жалости и угрызениях совести. Как видишь, я неплохо справился.

Она снова попыталась подойти к нему, но руки безвольно упали, словно признавая поражение.

– Ты прав. Я даже представить не могу, через что ты прошел, как ты покорил эти страшные обстоятельства, а потом и весь мир. Я могу лишь рассказать тебе, как я жила с этой травмой, как рисовала самые ужасные картины твоей участи, – ее душили рыдания, голос срывался. – Но я почему-то всегда чувствовала, что ты справляешься, что ты жив и силен. Однажды я увидела в журнале твою фотографию и почувствовала, что знаю тебя. А когда столкнулась с тобой лицом к лицу, тут же уловила незримую связь между нами. Твои сводные братья и сестры тоже почувствовали это, хотя и не понимали, почему их так потянуло к тебе. Я думала, что схожу с ума, но сегодня вдруг поняла, кто ты, и догадалась, что ты знаешь, кем я тебе прихожусь. Я чувствовала: ты не хочешь, чтобы я поднимала эту тему. Но должна была сказать тебе, что узнала тебя, что эта потеря оставила зияющую рану в моей душе, которую не смогло залечить ничто, даже рождение других детей и усыновление двоих мальчиков, напоминавших мне о тебе. Мои отец и дядя давным-давно умерли, моя мать – в преклонном возрасте, но все эти сорок лет я каждый день проклинаю их за то, что они сделали со мной и с тобой.

На сей раз, когда она потянулась к Антонио, он позволил ей вцепиться в его руки. София подняла на него молящий взгляд.

– Знаю, я никогда не смогу стереть то, что с тобой сделали. Я ничего не могу… – Она снова зарыдала. – Кроме как надеяться, что ты позволишь мне узнать тебя, и, возможно, однажды я хоть в какой-то мере заглажу вину перед тобой.

Лили колотила дрожь. Пылкое признание Софии потрясло ее гораздо больше рассказа отца. Мысль о том, что некоторые из Аккарди – приходившиеся ему родней в той же степени, что и ей, – обошлись с ним так, была невыносима.

И тут он мрачно произнес:

– Узнав, как обошлась со мной твоя семья, я решил, что это произошло с твоего согласия. Я задумал покарать тебя и твою семью, правила которой предписывают избавляться от нежеланных детей. Я хотел купить ваши семейные активы, прельстить вас всех перспективой слияния компаний и обещанием спасти от банкротства. Это дало бы мне контроль над самыми вашими жизнями, и я бы постепенно расправился с вами, с каждым из вас – тем способом, которого тот и заслуживает. Но, даже находясь в отчаянном положении, Аккарди отказались от моего «спасения» – по иронии судьбы, из-за того, что я не был членом их семьи.

Шок был настолько велик, что Лили показалось, будто ее голова вот-вот взорвется. Она всегда чувствовала, что Антонио сблизился с ней неспроста.

Ему требовалось войти в семью. Ее семью. Поэтому-то он и добивался ее расположения, а потом сделал предложение.

Теперь все обрело смысл. Он никогда не любил ее. Даже не хотел. Он желал лишь отомстить. А она была средством возмездия.

От осознания этого сердце застыло у нее в груди.

– Но теперь, после того, как ты мне все рассказала…

Антонио вдруг осекся и, насторожившись, повернулся и посмотрел в сторону Лили.

Разглядеть ее в такой темноте он не мог. Она не издавала ни звука. Не могла ни двигаться, ни дышать.

– Лилиана?

Он по-настоящему чувствовал ее. Или скорее ее опустошение – оттого, что все происходящее между ними было ложью.

Чувствуя, что лучше умрет, чем столкнется с ним лицом к лицу, Лили вскочила на ноги и, спотыкаясь, бросилась прочь из комнаты.

– Лилиана!

Его крик лишь усиливал ее отчаяние. Лили хотела бежать от него, спасаться от этого мучения. Но так, чтобы не столкнуться с обитателями дома.

Влетев в другую забаррикадированную комнату, из которой наверняка можно было выйти на ту же террасу, ведущую в сад, Лили помчалась вперед, чтобы открыть стеклянные створчатые двери. Она дергала все яростнее, слыша приближающиеся шаги Антонио, подстегиваемая его голосом, умоляющим остановиться…

Все произошло буквально в один миг. Предупреждающий крик Софии, оглушительный крик Антонио – и ее падение.

Боль, острая и жгучая, взорвала ее изнутри, пронзив верхнюю часть живота. Одновременно такая же мучительная боль будто расколола ее бедро, чуть не лишая сознания.

А потом Лили оказалась на спине, глядя затуманенным взором на звезды, постепенно уступавшие сгущающейся тьме. Свист в ушах стих, сменившись взбудораженным голосом Антонио, умолявшего ее не двигаться.

Да она и не могла. Даже втянуть в себя воздух, чтобы не потерять сознание, было мучительно. Так она и лежала, парализованная болью, наблюдая, как Антонио, будто ангел-мститель, слетает с крутого откоса и склоняется над ней.