под названием Smashing Pumpkins, поэтому в ожидании, когда он освободится, мы снова день за днем приходили в свой амбар, репетируя новый материал, чтобы быть в полной боевой готовности, когда придет час. У нас не было лишнего времени (и денег), чтобы валять дурака в студии, — может быть, в сумме максимум дней двенадцать, поэтому было важно записать песни как можно быстрее. Давайте посмотрим правде в глаза, мы не альбом Genesis записывали. И, чтобы запечатлеть энергию группы одним дублем, нам нужно было выдать максимум. Что мы и сделали. Как бы ни было обидно ждать — еще один корн-дог, еще одна ночь на диване с этой долбаной черепахой, — теперь в конце туннеля появился свет.

В конце концов обсуждение перешло к выбору студии — если не самому важному элементу, то определенно определяющему фактору успеха любого альбома. Студии звукозаписи похожи на любовниц. Нет двух одинаковых, и ни одна из них не идеальна. Кого-то вы любите ненавидеть, а кого-то ненавидите любить. Сложность в том, чтобы найти ту, которая раскроет вас в полной мере. Конечно, и в Сиэтле были замечательные студии, но ходили разговоры о студии в Ван-Найсе, Калифорния, где потрясающая комната для записи ударных, классический микшерный пульт и (что самое главное) где было чертовски дешево: Sound City. Десятилетиями в ней записывались легендарные альбомы, и ее строгая аналоговая эстетика, казалось, подходила нам идеально. Не говоря уже о том, что она находилась недалеко от штаб-квартиры Hollywood Geffen, и я почти уверен, что они хотели приглядывать за нами, чтобы мы не учудили что-то вроде «Большого рок-н-ролльного надувательства» Sex Pistols[43] (а в какой-то момент мы реально рассматривали такую возможность). Я не могу их в этом винить. С нами риск, возможно, был слегка выше, чем с нашими коллегами по лейблу Эди Брикелл и New Bohemians, но на самом деле настроены мы были более чем серьезно.

Как только даты окончательно определились (2—19 мая), мы начали последние приготовления к нашему путешествию в Лос-Анджелес. Еще несколько репетиций, еще несколько записей новых идей для песен на магнитофон — и все готово. Ну, почти готово. Нам нужны были деньги на бензин. Мы быстренько организовали концерт в маленьком клубе в центре Сиэтла под названием OK Hotel, надеясь, что он соберет достаточно денег, чтобы позволить нам залить в баки бензин и добраться до Города Звука, не сломавшись на полпути. Это было 17 апреля 1991 года, и, к счастью, небольшой зал был под завязку набит вспотевшими подростками, ожидающими услышать любимые песни Nirvana. «School», «Negative Creep», «About a Girl», «Floyd the Barber» — все они знакомы преданным фанатам, которые обожали первый альбом Bleach, поэтому мы отыграли их с нашей обычной маниакальной энергичностью, выбивая из инструментов всю душу, пока толпа подпевала каждому слову. Как и на любом другом концерте Nirvana, на котором я играл, это был практически трансцендентный опыт. Но, вместо того чтобы просто придерживаться привычного репертуара, в тот вечер мы решили проверить новую песню, которую никто в зале никогда раньше не слышал. Песню, которую мы написали зимой в том холодном сарайчике в Такоме. Курт подошел к микрофону и объявил: «Эта песня называется “Smells Like Teen Spirit”». Мертвая тишина. Он начал играть гитарное вступление, и, когда вступили мы с Кристом, комната буквально взорвалась. Люди прыгали, налетая друг на друга, перед нами расстилалось море джинсовой ткани и мокрой фланели. Обнадеживающе, мягко говоря; и определенно не та реакция, которую мы ожидали (хотя, безусловно, и надеялись). ЭТО НЕ ПРОСТО НОВАЯ ПЕСНЯ. Это что-то другое. И, может быть (может быть!), все эти месяцы голода, холода, тоски по друзьям и семье в Вирджинии, месяцы страданий в суровой серой зиме Тихоокеанского Северо-Запада в грязной маленькой квартирке, когда музыка была моим единственным утешением и наградой, были испытанием моей силы духа и стойкости. Может, этого достаточно. Может, это море джинсовой ткани и мокрой фланели у края сцены — единственное, что мне было нужно, чтобы выжить. И если бы все на этом закончилось, возможно, я бы с радостью вернулся в Вирджинию другим человеком.

Когда мы с Куртом набивали вещами старый «Датсун» для поездки в Лос-Анджелес, в глубине души я знал, что больше не вернусь. Закинув спортивную сумку на плечо, я в последний раз взглянул на крошечную комнатку, которую называл домом последние семь месяцев, пытаясь запечатлеть каждую деталь в памяти, чтобы никогда не забыть это место и его значение в моей жизни. Чтобы запомнить, что фундамент для всего, что последует дальше, заложен здесь. И когда, уходя, я закрыл дверь, в моем сердце снова было чувство завершенности. Словно вонзающаяся в твою кожу игла, оставляющая размытые воспоминания о моментах, которые никогда не поблекнут. Маленькая отметка здесь, маленькая отметка там. Постоянные напоминания о прошедших моментах.

В КОНЦЕ КОНЦОВ, ЭТО НА ВСЮ ЖИЗНЬ.

Мы были окружены, и выхода не было

МЫ БЫЛИ ОКРУЖЕНЫ, И ВЫХОДА НЕ БЫЛО.

Наш тур-менеджер / звукорежиссер Монти Ли Уилкс в панике просунул вспотевшую голову в дверь гримерки и нервно воскликнул: «Снаружи толпа чуваков, которые хотят вас на хрен убить. Так что просто заприте дверь и ждите здесь, пока я не вернусь, хорошо? Когда услышите мой стук, открывайте, и я быстро проведу вас к такси, которое ждет в переулке».

Добро пожаловать в осень 1991-го.

Ночной клуб Trees в районе Дип-Эллум в центре Далласа, штат Техас, был просто еще одной остановкой на североамериканском этапе нашего тура в поддержку альбома Nevermind, состоящего из 13 изнурительных шоу за короткие сорок дней. Обладая максимальной вместимостью около 600 человек, этот относительно новый клуб был похож на большинство других заведений, в которых мы должны были выступать в этом турне: теснота, низкая сцена, ограниченные возможности звука и освещения и небольшая гримерка за сценой для подготовки перед (и для отдыха после) очередным катарсическим концертом.