Светка села на стул, обитый белесым бархатом, и он жалобно скрипнул.

– Да уж, – задумчиво проговорила она, – это уж точно – ни фига себе!

В маленькой спаленке, метров восемь, не больше, – стояла узкая и современная тахта, покрытая верблюжьим одеялом. Тумбочка из прошлого времени – так сказала бы мама, – и лампа с зеленым стеклом. Все.

А вот кухня – узкая, но длинная, с двумя окнами справа и слева, была совсем нищенской – две деревянные полочки со старой посудой, крошечный холодильник «Саратов» и древняя замусоленная плита, на которой стояла одинокая кастрюлька с отбитой эмалью, называемая в народе ласково – ковшик.

Светка взяла в руки кастрюльку и поморщилась – на стенках ковшика все еще тухла овсяная каша.

– Богатство, да, мам? – вертелась под ногами Маришка. – Мы теперь богатые, мам?

Светка цыкнула на дочь и решительно сказала:

– Уборка! Сначала все вымоем, а уж потом…

– Что потом? – тут же поинтересовалась любопытная девочка. – Потом – гулять?

Светка задумчиво кивнула и достала из чемоданчика старые брюки и майку.

Она драила квартиру с таким ожесточением и усердием, что, остановившись перевести дух и оглядевшись, сама удивилась своей задорной прыти. Маришка помогала – неловко протирала пыль и пыталась отмыть пожелтевшие тарелки и чашки.

Встав на широченный гранитный (или мраморный?) серый подоконник, Светка пыталась содрать тяжеленные пыльные шторы. И в этот момент раздался дверной звонок.

Она чертыхнулась, спрыгнула с подоконника, мельком глянула на испуганную и замершую дочку.

– Мам, это милиция? Нас сейчас арестуют?

– При чем тут милиция? – раздраженно буркнула Светка. – Мы что, воры, что ли?

Она подошла к двери, глянула в глазок – ничего определенного, какой-то высокий мужик в очках, – и дернула дверь на себя.

Мужик в очках смотрел на нее с удивлением.

– А вы, простите бога ради за вторжение, – собственно, каких будете?

Светка усмехнулась – смешной, неловкий очкарик выражался странно, не по-московски.

«Здесь у них, наверное, так говорят», – осенило ее.

– Родня мы теть-Лизина, – бойко ответила она, – а вы… из каких? – и она усмехнулась.

Мужчина тоже был явно смущен.

– А я, собственно, сосед Елизаветы Никитичны. Виталий, сын Норы Сергеевны.

– А-аа! – протянула Светка. – Сосед. Понятно.

Кто такая Нора Сергеевна, она и не знала, но догадалась, конечно, – мать часто вспоминала какую-то теткину соседку, святую женщину, помогающую Лизе.

– Может быть, я могу быть вам полезен? – кашлянув от смущения, проговорил он.

Светка пожала плечами и призадумалась.

– Точно! Сможете быть полезным, – хихикнула она, – надо снять шторы. Стремянки нет, а росту мне не хватает.

Виталий радостно закивал, затараторил, что сейчас вот, через минуту буквально, притащит стремянку – без нее нам никак! Такие потолки, что и лампочку без стремянки не вкрутишь! – и мгновенно исчез за соседней дверью – точно такой же, как и бабки-Лизина – темно-серой, покрашенной лет сто, наверное, назад, еще до революции, в Москве таких дверей днем с огнем не сыщешь – сплошные металлические, сейфовые, бронированные, как же, москвичи народ недоверчивый, да и кому доверять? Город переполнен ворьем и аферистами – столица!

Нескладный сосед вскоре появился – естественно, с лестницей, вволок ее в квартиру, довольно ловко снял шторы в обеих комнатах и на кухоньке и предложил – раз уж такое дело и стремянка в квартире – заодно протереть все люстры и лампы.

Светка, разумеется, согласилась.

Примерно через час на пороге возникла маленькая и сухонькая дамочка со смешным пучочком редких седеньких, словно птичий пух, волос, в кремовой блузочке с кружавчиками и брошкой у воротника.

– Мамочка! – обрадовался Виталий и, спрыгнув со стремянки, подлетел к бабульке и прижал ее к себе.

«Ничего себе! – удивленно подумала Светка. – Давно не виделись, что ли? Какие нежности, блин! С ума рехнуться».

Это, конечно, была Нора Сергеевна, маман Виталика и «добрый ангел» Лизы – по его же словам.

Познакомились, поболтали, поохали, и Нора пригласила Светку и Маринку на ужин.

Так и сказала:

– Прошу к нам на ужин!

Есть, конечно, хотелось страшно. Но не менее сильно хотелось и пивка – холодного, разливного, с пушистой пенкой. А к пивку заказать каких-нибудь острых куриных крылышек барбекю себе, а Маришке – пиццу. Та, как все дети, могла молотить эту пиццу три раза в день.

Светка уже поглядывала в окно, где напротив окон Лизиной квартиры давно зажглась неоновая красная мигающая реклама пивного бара и пиццерии одновременно.

Но, делать нечего, пришлось соглашаться. Соседи все-таки, да еще и с добром.

Соседская квартира была похожа на теткину, только поопрятнее, что ли. Сразу было понятно, что здесь живут бедные, но аккуратные люди. Та же старая мебель, темные и тяжелые шторы, старинные светильники и всякие прибамбасики вроде статуэточек с дамочками и собачками, да еще и небольшие натюрмортики, облаченные в богатые и слегка побитые с углов рамы.

Ужин был старушечий, скромный – гречка, куриные окорочка и тонко порезанный свежий огурчик – понятно, не лето. Неизбалованные и голодные девочки ели быстро и жадно, пока Светка вдруг не перехватила слегка испуганный и растерянный взгляд хозяйки. Та, кстати, тут же смутилась и стала предлагать добавки. Светка расстроилась, от добавки отказалась и пнула дочку, схватившую еще одно куриное бедро, ногой под столом.

Потом неловкость прошла, долго пили чай с вареньем из райских яблочек и вспоминали Лизу. Точнее, вспоминала, конечно, Нора – внучатой племяннице вспоминать-то было особенно нечего. В детстве на Лизу внимания никто из детей не обращал – ну, приехала родственница из Ленинграда, привезла каких-то сладостей и пластмассовых копеечных пупсов, да и бог с ней.

А Нора все рассказывала. Оказывается, Лиза была чудесной. Умницей, скромницей, трудягой. Это она, Нора, устроила ее на работу – понятно, в музей, где трудилась сама. Лиза не была сплетницей, к людям была доброжелательна, на чужую беду отзывалась всегда, делилась последним куском, последней копейкой – ну, и вообще, последняя из могикан: таких сейчас не делают и таких почти не осталось. Виталий мать не перебил ни разу, только кивал и во всем соглашался.

Светка подумала, что она бы свою мать уже раз сто перебила, даже заткнула и, не стесняясь, дала бы понять, что она, мать, всех порядком достала.

Маринка уснула прямо на стуле, и тогда Нора засуетилась, заизвинялась, запричитала и стала требовать, чтобы девочку уложили у них – будить ребенка нельзя. Ни в коем случае: вредно для психики.