выспрашивая дорогу. Ночевал, где придется, останавливаясь в дулебских деревушках, пока однажды не проснулся от того, что в горло ему пребольно уткнули острие копья.

— Это ты зачем? — прохрипел Сегеня. — Не стыдно с гостем так? Почто озоруешь? Ты кто такой, дядя?

— Староста я местный, — почти ласково ответил старший из незваных гостей, которого, видимо, позвал хозяин, у которого Сегеня заночевал. За его спиной стояли двое хмурых мужиков. — Ступка меня звать. А копье на всякий случай. Это я ради тебя стараюсь, вдруг ты баловать будешь.

— Да не буду я баловать, — почти спокойно ответил парень. — Убери копье, не разбойник я. К родне иду.

— Руки вытяни, — не слушая его объяснений, ответил староста.

— Зачем? — спросил Сегеня, уже зная ответ.

— Вытяни руки, парень. Добром прошу, — ледяным тоном сказал мужик, чуть нажав острием на горло. По шее потекла тоненькая струйка крови. Тут и, впрямь, никто шутить не собирался.

Сегеня послушно вытянул руки вперед, и они были тут же завязаны каким-то хитрым узлом. После этого его вывели на двор, где и на ноги набросили петлю, сделав шаг чуть ли не вдвое короче.

— Да за что меня? — с тоской спросил Сегеня. — Что я сделал то?

— А ничего ты пока сделал, — ответил ему староста. — Да только эстафета пришла, голубь. Всех подозрительных велено хватать, и в Новгород вести. Сказали, ежели того самого поймаешь, то вся деревня год без податей живет, все недоимки прощаются, а старосте — чарка из рук самого князя, гривна на шею за усердие и сто фунтов соли. Понял? А если понял, то иди! Сильно я надеюсь, что ты тот самый и есть, паря. Уж очень мне хочется от самого князя уважение получить. Мне тогда вся деревня завидовать будет.

— А от кого эстафета хоть? — с тоской спросил Сегеня.

— От самого большого боярина Горана, — почти шепотом ответил староста, схватив оберег, висевший на шее.

Так и оказался Сегеня в крепкой избе, где кроме него еще пяток бедолаг сидело. Их выводили по одному, кто-то из них возвращался в избу, кто-то — нет. Иногда до него доносились истошные крики, от которых обмирала душа, а сердце колотилось, словно пойманный воробушек. И вот очередь дошла до Сегени. Стража вывела его из избы и притащила в соседнюю дверь, где за сбитым из толстых досок столом сидел могучий мужик с серебряной гривной на шее. Позади него стоял столб с перекладиной и веревочными петлями. Рядом с ним была смешная фигурка в виде детской лошадки. Фигурка смешная, да только не смешно стало Сегене, когда он увидел, что спина у нее стесана топором в острый угол. В этой комнате еще много чего интересного было, да Сегене не до любопытства было. Ему стало страшно. До того страшно, что он даже обмочился с перепугу. Жуткий человек, которым пугали детей по обоим берегам Дуная, ручной пес князя, сидел напротив него собственной персоной и сверлил Сегеню тяжелым взглядом. Сзади него крепкий парень с тупым равнодушным лицом раздувал в жаровне огонь, искоса поглядывая на начальство. Видимо, приказаний ждал.

— Рассказывай, — обронил боярин Горан, продолжая сверлить парня взглядом.

— Что рассказывать-то? — застучал зубами парень. — Я и не знаю ничего.

— Кто таков, где родился, кто отец, кто староста твой? — продолжил Горан. — И заодно расскажи, зачем обров сюда привел. Без утайки рассказывай.

— Не приводил я обров, — заныл Сегеня. — А живу я у гор, на заимке. Нет у меня старосты никакого.

— Как же тебя в такую даль занесло, парень? — сочувственно спросил его боярин.

— Так обры пришли. Бежал я.

— Кто тебя знает? Где твой род? Как отца зовут? — впился в него взглядом Горан.

— Род мой у самых гор, владыка Вуйк у нас главный. А отец мой умер давно, от лихоманки сгорел, когда я совсем малой был.

— Вуйк, говоришь, — задумчиво сказал Горан. — Ошибся ты, парень. Владыка тот полгода уже, как помер. Ну, сам все расскажешь, или огнем прижечь?

— Не знал я боярин, в лесу ведь жил, — завыл Сегеня. — Да меня все знают, кого хочешь, спроси!

— Кого спросить? Имена! Весь какая? — впился в него взглядом Горан. — Что замялся? Придумываешь, парень?

— Испанский осел, боярин? — деловито спросил палач. — Или сразу на дыбу и клещами его? Я нежно, как бабу. Не покалечу даже.

— Не надо на осла, — сказал после раздумий Горан. — Время только терять. На дыбу его вздень. Темнит он.

— Писаря звать? — снова спросил палач, когда Сегеня висел на дыбе, с хрустом вывернув руки за спиной. Парень подвывал от страха и боли. Того и гляди, руки из суставов выскочат.

— Зови, — кивнул боярин. — Чую я, мы сейчас много чего интересного услышим.

Дальше все было, как в кровавом тумане. Боль, боль, боль, боль… Только боль и была в нем. Боль дикая, невыносимая, страшная. Сегеня говорил взахлеб. Говорил все, что знал и даже то, что, казалось, уже давно забыл. Он очнулся от того, что на него выливали одно ведро воды за другим. Все тело нестерпимо ныло от ожогов и кровоточащих ран, оставленных клещами. Он со стоном открыл глаза. За столом сидело двое. Помимо боярина Горана за ним расположился молодой парень с длинными усами и голым подбородком. Чудно, подумалось Сегене. Бороды нет. Не то сам князь пожаловал.

— Точно он? — спросил князь.

— Обижаешь, княже, — прогудел Горан. — По всем правилам дознание вели. Три раза пытали под запись, а потом допросные листы сверяли. Не оговорил он себя. Слово в слово все совпадает. Не может человек на пытке не завраться. Все, как ты учил. Вот записи, читай сам.

— Не надо, верю, — ответил князь и обратился в Сегене. — Так ты Буривоя зять? Родней, значит, мне по жене будешь. Что ж ты сволочь, наделал? За кусочек власти тысячи людей погубил ведь!

— А ты меня не учи, — просипел Сегеня, который совершенно отчетливо понял, что это конец. Не жить ему теперь. — Ты-то сам за свою власть сколько людей сгубил? Чем ты лучше меня, приблуда безродная?

— Ишь ты, какой говорливый у меня родственник! — с веселым недоумением сказал князь. — Кто у нас отработал его?

— Жупанство Моимира, седьмая волость, государь. Староста Ступка.

— Наградим, — кивнул князь. — При всем честном народе наградим. Собирай-ка уважаемых людей. Будем эту мразь всеми судить. У нас давно уже колья у капища пустые стоят. Морана свою жертву должна получить. Кстати, Горан, а ты к кочагирам за моей тещей послал? Она оказывается, в том селении была, откуда я только что вернулся.

— Послал, государь, — кивнул Горан. — Да только, думаю я, ушла она. Хитрая