— У меня есть кой-какой опыт в таких делах. А Кузнецов, подумав, произнес:

Ты, конечно, прав. Одного такого человека я знал когда-то. Вот у кого громаднейшая коллекция! Моя ей, особенно сейчас, без врубелевского блюда, и в подметки не годится. А теперь, спустя годы, она у него, наверное, еще больше стала. Все ему тогда было мало, все чего-то приобретал, искал, суетился. Впрочем, что я говорю, для нормального коллекционера добывать все новые и новые экспонаты — норма. А как он хотел у меня это самое врубелевское блюдо купить! Но я наотрез ему отказал. Только это давно было, лет пятнадцать тому назад, и с тех пор я об этом человеке ничего не слышал. Говорили, что он в другой город вместе со всей своей коллекцией переехал, к сыну. Если только жив еще. Он старше меня лет на десять-пятнадцать, наверное.

И куда он переехал? В Петербург? — вскинулся Ромка.

Чего не знаю, того не знаю.

А как его звали?

Федором. Федором Григорьевичем,

А фамилия у него… Нет, этого я теперь не вспомню.

И как же его теперь искать?

Понятия не имею. Разве что объявить всероссийский розыск. Шучу, — улыбнулся Матвей Юрьевич.

А больше вы никаких коллекционеров не Помните?

Было еще двое знакомых перекупщиков, я о них следователю сказал, их уже проверили, они чисты. Еще у меня есть один хороший друг, он меня навещал здесь, в больнице, я ему полностью доверяю. К тому же он давно охладел к собирательству.

Тогда мы пойдем. Скорейшего вам выздоровления!

Ромка встал и потянул Лешку за руку. Матвей Юрьевич взглянул на расстроенное лицо девочки и сказал:

Не огорчайся. Ты видишь, я давно перестал переживать из-за этих чашек и блюд. Было бы здоровье, остальное все приложится.

Девочка через силу улыбнулась.

Я вам желаю поскорее отсюда выйти. — А сама подумала: «И вовсе я сейчас ему этого не желаю. Пусть лежит, пока не найдется Банг».

И когда они с Ромкой вышли на улицу, Лешка оглянулась на больничные окна и в ужасе воскликнула:

Ой, Рома, он же умрет, когда узнает, что его Банг пропал!

Надо искать список коллекционеров, — сказал Ромка, — и среди них — некоего Федора.

Ты что, шутишь? Он же сказал, что такого списка не существует.

Я что, не понимаю? Просто я так выразился, имея в виду фигуральный список. Короче, нам надо выйти на людей, у которых есть друзья-коллекционеры, глядишь, в их цепочке найдется кто-нибудь нужный. И все же я никак не пойму: почему до сих пор, по крайней мере, до вчерашнего дня, этот фарфор никуда не девали, а прятали на старой даче? Может быть, этот Федор или кто там еще тоже в больнице лежит?

Кто его знает? — пожала плечами сестра.

Вернувшись домой, Лешка погуляла с Диком и стала собираться к Светке. А ее брат засел за телефон. И она услышала, как он говорит: «Будьте добры, пригласите, пожалуйста, Антона. Нет дома? Вы меня не знаете, но я звоню по поводу фарфора. Какого? Кузнецовского. Ну, эта такая династия была почти сто лет тому назад, которая посуду разную делала. Вспомнили, да? Вы, наверное, знаете. Ну извините».

Слышь, Лешка, это я в Питер звонил. И тетка даже не сразу врубилась, о каком таком фарфоре я говорю. Значит, они не коллекционеры, и Антон отпадает. А жаль, да? — Ромка взглянул в блокнот и снова застучал по телефонным кнопкам. Теперь он, разумеется, звонил в Воронеж.

Из любопытства Лешка сняла трубку параллельного телефона и услышала детский голосок:

Алло. Я вас слушаю.

Позови мне, пожалуйста, своего дедушку, — попросил Ромка.

А мой дедушка еще не приехал, — прощебетал ребенок.

А как зовут твоего дедушку?

Володя.

И тут же вслед за детским голоском раздался взрослый:

Даша, дай сюда трубку. Алло! Кто спрашивает Володю?

Я по поводу посуды, — быстро проговорил Ромка.

Какой еще посуды? Кто это?

Ромка испуганно брякнул трубку на рычаг и отправился к компьютеру.

И здесь облом. Я-то понадеялся знаешь на что? На то, что этого воронежского дедушку Федором зовут, а оказывается, там совсем другой дедушка. Ты возвращайся поскорее, а я пока в Интернете пошарю.

Это тоже дохлый номер, — махнула рукой Лешка. — Коллекционеры свои сокровища не афишируют, чтобы их не обокрали.

Сам знаю, — уныло ответил брат. — Может быть, тебе у Светкиной подруги повезет. Разузнай, есть ли у ее отца знакомые коллекционеры кузнецовского фарфора и как их зовут.

Постараюсь.

Ланина квартира и в самом деле напоминала музей. Все в ней было антикварное, старинное, дорогостоящее. Сама Лана встретила гостей в белом топике с вышитым на нем черными и золотыми нитями широко разевающим пасть львом и в блестящих, обтягивающих ее толстые ножки коротких черных брючках.

Проходите, располагайтесь, — довольно приветливо сказала она.

Первым делом Лешка прошлась по «музею». А так как ее больше всего интересовала антикварная посуда, то с видом знатока она подошла к серванту и без труда, среди прочих экспонатов, разглядела в нем несколько чашек с блюдцами и одну сияющую вазу со старинным рисунком. Все предметы очень походили на те, что она видела в шкафах у Матвея Юрьевича.

Твой папа, значит, коллекционер? — уточнила она.

Лана обвела вокруг рукой.

Ну да, сама видишь.

А кузнецовский фарфор он собирает?

Если что подвернется. Но он больше старинную мебель любит. Вы лучше сюда идите.

Она провела гостей на сверкающую замечательными кастрюльками и всевозможной бытовой техникой кухню, налила им чай в красивые фигурные чашки и достала огромный красочный пакет с печеньем.

А это что за сервиз? — придав своему голосу светский тон, взяла в руки изящную чашечку Лешка.

Этот-то? Мейсенский. Его мой папа из-за границы, из Веймара привез, — небрежно отозвалась Лана.

Из Германии?

Ну да. Он у меня из-за границы не вылезает и меня часто с собой берет, когда у меня каникулы. Где я только не была! — сказала хозяйка, явно ожидая расспросов, куда именно возил ее папа и что она там видела и купила.

Но Лешка никак не прореагировала на ее слова, поскольку тут же вспомнила об очень похожем на этот сервизе, том, что они с Ромкой видели у Арины. И Арина им тогда еще сказала, что это Володин подарок. Что, если с Ланиным отцом в немецком городе Веймаре и был Володя?

А у твоего папы случайно нет знакомого по имени Володя? — все так же по-светски поинтересовалась Лешка.

Лана дернула плечом, подняла вверх брови, вспоминая, а потом кивнула: