— Хейя?

Данросс впился глазами в Пола Чоя, встретив его изумленный взор.

— Пожалуйста, переведите, мистер Чой, — попросил он.

Пол Чой повиновался. Данросс удовлетворенно вздохнул. Слова «В Гонконге все решаю я» Пол Чой не перевел. Снова наступило молчание. Данросс расслабился, почувствовав себя свободнее, потому что понял: и тот и другой клюнули.

— Тайбань, мое предложение, насчет монеты, ты согласен? — проговорил старик.

— Насчет моей просьбы, просьбы поддержать деньгами, ты согласен?

— Это вещи разные, они не связаны друг с другом, как дождь и, ети его, шторм, — рассердился У. — Да или нет по монете?

— По монете я согласен. Но не завтра. На следующей неделе. В пятый день.

— Завтра.

— Досточтимый Дядюшка, может быть, завтра вы снова попросите своих друзей, — осторожно вмешался Пол Чой. — Завтра утром. Вдруг они найдут возможным помочь тайбаню? — Он хитро глянул на Данросса. — Завтра пятница, — сказал он по-английски. — Как насчет понедельника в… в четыре часа пополудни по монете? — И повторил сказанное на хакка.

— Почему в это время? — раздраженно спросил У.

— В три часа пополудни закрывается денежный рынок заморских дьяволов, Досточтимый Дядюшка. К этому времени Благородный Дом или устоит, или утратит право так называться.

— Мы всегда будем Благородным Домом, мистер Чой, — вежливо поправил Данросс по-английски. Он впечатлился ловкостью молодого человека — и тем, как тот ухватил скрытый намек. — Я согласен.

— Хейя?

Когда Пол Чой закончил перевод, старик проворчал:

— Сначала я проверю потоки энергии Земли и Неба и выясню, благоприятный ли это день. Если благоприятный, дам согласие. — Он махнул большим пальцем Полу Чою. — Ступай на другую лодку.

Пол Чой встал.

— Благодарю вас, тайбань. До свидания.

— До скорой встречи, мистер Чой, — ответил Данросс, рассчитывая увидеться с ним на следующий день.

Оставшись наедине с Данроссом, старик негромко сказал:

— Спасибо, Старый Друг. Скоро мы будем гораздо более близкими партнерами в бизнесе.

— Не забывай, Старый Друг, что говорят мои предки, — зловеще произнес Данросс. — И Зеленоглазый Дьявол, и та, что с Дурным Глазом и Зубами Дракона: они наложили великое проклятие и навели порчу на «белые порошки» и тех, кто наживается на них.

Грубый старый моряк в элегантной одежде нервно дернул плечами.

— А мне-то что? Я знать ничего не знаю о «белых порошках». Ети их всех, эти «белые порошки». Я ничего о них не знаю.

И ушел.

Трясущимися руками Данросс налил себе большую порцию бренди. Чувствовалось, что сампан пришел в движение и снова куда-то плыл. Он вытащил восковые отпечатки. «Тысяча против одного, что половинка монеты настоящая. Господи всемогущий, что может попросить этот дьявол? Могу поспорить, это наркотики, что-то связанное с наркотиками! Насчет проклятия и порчи, это я, конечно, придумал — ничего подобного у Дирка нет и в помине. Тем не менее на наркотики я не соглашусь».

Но беспокойство не покидало. Перед глазами стояли написанные рукой Дирка в Библии строки, под которыми он поставил свою подпись, клянясь перед Господом: Всякому представившему другую половину любой из этих монет дарую все, что он ни попросит, ежели это во власти тайбаня…

Слух уловил присутствие кого-то чужого ещё до того, как звуки сделались отчетливыми. Лодки мягко соприкоснулись бортами. Шаги. Он изготовился, не зная, что за опасность его ждет.

Девушка была юная, красивая и веселая.

— Меня зовут Снежная Яшма, тайбань, мне восемнадцать лет, и я — личный подарок Досточтимого У Сана на эту ночь! — Мелодичные звуки кантонской речи, аккуратный чунсам, высокий воротничок, длинные ноги в чулках, туфли на высоких каблуках. Она улыбнулась, показав прелестные белые зубы. — Он счел, что вам, может быть, нужно подкрепиться.

— Вот как? — пробормотал Данросс, стараясь прийти в себя. Засмеявшись, она присела.

— О да, он так и сказал. И я тоже не откажусь подкрепиться: есть хочется — умираю, а вы? Досточтимый Златозубый заказал кое-что для возбуждения аппетита: быстро прожаренные креветки с гороховыми стручками, говядина в соусе из черных бобов, немного пельменей глубокой заморозки по-шанхайски, быстро прожаренные овощи с сычуаньской капустой и пикантная курица гунбаоцзи[290]. — Она расплылась в улыбке. — А я на десерт!

00:35

Банкир Кван в раздражении снова и снова нажимал на кнопку дверного звонка. Дверь распахнулась, и показалась Венера Пань, которая завизжала на кантонском:

— Как ты смеешь являться сюда в такое время, ночью, без приглашения?! — Выпятив подбородок, красотка одной рукой взялась за дверь, а другую вызывающе положила на бедро. На Венере было потрясающее вечернее платье с декольте.

— А ну, уймись, шлюха сладкоречивая! — заорал в ответ Банкир Кван и, отпихнув её в сторону, прошел в прихожую. — Кто платит за эту квартиру? Кто купил всю эту мебель? Кто оплатил это платье? Почему ты не готова лечь в постель? Кто…

— Это ты уймись! — Её пронзительный голос легко перекрыл его. — Ты платил за квартиру, но вот сегодня как раз нужно вносить плату, и где же она, хейя — хейя — хейя — хейя?

— Вот! — Банкир Кван вырвал из кармана чек и помахал у неё перед носом. — Помню ли я о том, что, ети его, обещал, — да! А вот помнишь ли ты о своих, ети его, обещаниях — нет!

Венера Пань заморгала. Ярости как не бывало, выражение лица изменилось, а голос просто источал мед.

— О, разве Батюшка помнит? О, а мне сказали, что ты забыл свою бедную одинокую Дочку и вернулся к шлюхам из дома номер один на Блор-стрит.

— Ложь! — задохнулся от гнева, хватаясь за сердце, Банкир Кван, хотя на самом деле так оно и было. — Почему ты не одета, чтобы лечь в постель? Почему ты в…

— А мне три разных человека сказали по телефону, что ты был там сегодня в четверть пятого. О, как ужасны эти люди, — ворковала она, зная, что он и впрямь там был, хотя лишь за тем, чтобы ввести туда Банкира Цзина, у которого пытался занять денег. — О бедный Батюшка, как отвратительны все эти люди. — Продолжая говорить в таком примирительном тоне, она придвигалась все ближе. Её рука вдруг метнулась змеей, и она выхватила чек, прежде чем Кван успел убрать его, так же сладостно приговаривая: — О, спасибо, Батюшка, от всей души спасибо… о-хо! — Глаза у неё полезли на лоб, голос утратил мягкость, и она снова перешла на визг: — Ах ты грязная падаль старая, чек не подписан! Снова эти твои банкирские штучки! О-хо-хо, наверное, я покончу с собой у тебя на пороге… Нет, лучше я сделаю это перед телекамерами и расскажу всему Гонконгу, как ты… О-хо-хо…