«За что старый ЦК КП Грузии обвинили в уклонизме… Что им вменялось в вину, как нарушение партийной дисциплины…

За что обвиняют Заккрайком в подавлении ЦК КП Грузии… Физические способы подавления (“биомеханика”)…

Отношение комиссии. Рассматривала ли она только обвинения против ЦК КП Грузии или также и против Заккрайкома? Рассматривала ли она случай биомеханики…

Настоящее положение (выборная кампания, меньшевики, подавление, национальная рознь)».

И еще один вопрос: попробовать сопоставить линию ЦК РКП(б) в данном вопросе «в отсутствие Владимира Ильича и при Владимире Ильиче».

Договорились, что Фотиева, Гляссер и Горбунов, во избежание какого-либо субъективизма, изучат все материалы комиссии, а потом составят общий обзор и сведут воедино свои выводы по тем вопросам, которые поставил и еще будет ставить Ленин. Дав необходимые рекомендации, Владимир Ильич заметил: «Если бы я был на свободе (сначала оговорился, а потом повторил, смеясь: если бы я был на свободе), то я легко бы все это сделал сам»2271.

Поначалу предполагали, что на всю эту работу уйдет недели четыре. Но уже 3 февраля Ленин сократил сроки: «Я думаю, – сказал он, – что Вы сделаете Вашу реляцию недели через три, и тогда я обращусь с письмом». 5-го, обсуждая с Гляссер ход работы над материалами комиссии, «Владимир Ильич стал рассчитывать, сколько осталось времени до съезда. Когда я сказала, что осталось месяц и 25 дней, он сказал, что это срок, пожалуй, достаточный, но если понадобятся дополнительные сведения, то может оказаться малым, тем более если принять во внимание то соображение, что до Кавказа ехать еще больше… Сказал, что в случае нужды мы можем привлечь к работе Володичеву и Шушанику Манучарьянц». То есть бороться по данному вопросу он собирался всерьез2272.

То, чем занимался Ленин и его помощники, для членов Политбюро не было секретом. И на сей раз, не дожидаясь ленинского письма или статьи, они решают упредить его. 5 февраля ЦК РКП(б) направляет всем губкомам и обкомам партии секретное письмо, в котором соответствующим образом информирует и оценивает конфликт в Компартии Грузии.

На следующий день, 6-го, Сталин поручает ленинским секретарям доложить Владимиру Ильичу о содержании данного письма. А когда Мария Гляссер спрашивает, следует ли это сделать до доклада Ленину по «грузинскому вопросу», который ему представят недели через три, Сталин ответил, что вопрос этот теперь решается просто: сообщение о письме ЦК надо включить в готовящийся доклад2273.

Поскольку информацию, ушедшую на места, Ленин счел неполной и односторонней, он предпринимает весьма осторожные шаги для того, чтобы его позиция также стала известна партийному активу. 14 февраля вечером он вызывает Фотиеву. «Затруднялся речью, – пишет она, – видимо, устал. Говорил опять по трем пунктам своих поручений. Особенно подробно по тому, который его всех больше волновал, т. е по грузинскому вопросу. Просил торопиться. Дал некоторые указания».

Эти указания Фотиева тоже записала: «намекнуть Сольцу (Член Президиума ЦКК РКП(б). – В.Л.), что он (В.И. Ленин. – В.Л.) на стороне обиженного. Дать понять кому-либо из обиженных, что он на их стороне.

3 момента: 1. Нельзя драться. 2. Нужны уступки. 3. Нельзя сравнивать большое государство с маленьким.

Знал ли Сталин? Почему не реагировал?

Название “уклонисты” за уклон к шовинизму и меньшевизму доказывает этот самый уклон у великодержавников»2274.

Даже если бы Ленин и не написал до этого, в канун Нового года, своего письма «К вопросу о национальностях или об “автономизации”», то и приведенный выше краткий текст достаточно точно фиксирует позицию Владимира Ильича по так называемому «грузинскому вопросу».

Поскольку обо всей этой работе «тройка» членов Политбюро была осведомлена, с публикацией съездовских тезисов Сталина по национальному вопросу решили не торопиться. И 21 февраля Пленум ЦК постановил: «Тезисы не публиковать, сообщив их т. Ленину (с разрешения врачей). Если т. Ленин потребует пересмотра тезисов, собрать экстренный пленум».

А через два дня М.В. Фрунзе внес на пленум свои предложения и замечания по сталинским тезисам. Документ этот передали в специальную комиссию, в которую вошли Каменев, Сталин, Фрунзе, Раковский, Томский, Рыков, Рудзутак, Рахимбаев (Туркеста) и Сокольников.

8 марта, на совещании Каменева, Зиновьева, Сталина, состоявшемся на квартире у Троцкого, приняли предложение Сталина: поскольку, «по мнению врачей, свидания с т. Лениным пока еще невозможны», а «без просмотра т. Лениным тезисы эти не могут быть опубликованы, причем не исключено, что т. Ленин, может быть, не одобрит некоторые важные пункты тезисов, ввиду чего, возможно, придется созвать экстренный пленум для окончательного принятия тезисов», – в силу указанных причин перенести созыв съезда с 30 марта на 15 апреля 1923 года. Это решение и было принято Политбюро2275.

…С 15 февраля по 4 марта, как уже отмечалось, записи в «Дневнике дежурных секретарей» не велись. Можно лишь предполагать, что Ленину окончательно надоело то, что каждый его шаг Пленум ЦК решает систематически информировать секретарей губкомов о состоянии здоровья Ленина, а 1 марта Политбюро ЦК поручает Енукидзе договориться с профессором Крамером об «интервью о здоровье Владимира Ильича для печати»2276.

Даже если указанные решения диктовались самыми благими пожеланиями, вряд ли они могли понравиться Ленину. Он готовился обратиться к партии по судьбоносным вопросам ее жизни, а партию ориентировали на интерес к его болезни, температурным листам и результатам анализов.

Между тем и в пропущенные в «Дневнике» дни Ленин продолжал работать. Записи медиков позволяют установить, что 18, 19, 20, 27 февраля и 2 марта днем или вечером он беседовал с Фотиевой, много читал. 22 февраля и 2 марта закончил диктовку Володичевой статьи «Лучше меньше, да лучше».

А уже 3 марта он получает от Марии Ильиничны корректуру этой статьи из «Правды» и, наконец-то, докладную записку и заключение Фотиевой, Гляссер и Горбунова о материалах комиссии Политбюро ЦК по «грузинскому вопросу». И Ленин прямо говорит Фотиевой, что и свое письмо об «автономизации» он намерен опубликовать как статью, но сделает это несколько позже, т. е. накануне съезда2277.

Видимо, где-то в эти дни у Владимира Ильича состоялся примечательный разговор с сестрой. «Раз утром, – пишет Мария Ильинична, – Сталин вызвал меня в кабинет В.И. Он имел очень расстроенный и огорченный вид: “Я сегодня всю ночь не спал, – сказал он мне. За кого же Ильич меня считает, как он ко мне относится! Как к изменнику какому-то. Я же его всей душой люблю. Скажите ему это как-нибудь”. Мне стало жаль Сталина. Мне казалось, что он так искренне огорчен.

Ильич позвал меня зачем-то, и я сказала ему, между прочим, что товарищи ему кланяются. “А”, – возразил В.И. “И Сталин просил передать тебе горячий привет, просил сказать, что он так любит тебя”. Ильич усмехнулся и промолчал. “Что же, – спросила я, – передать ему и от тебя привет?” “Передай”, – ответил Ильич довольно холодно. “Но, Володя, – продолжала я, – он все же умный, Сталин”. “Совсем он не умный”, – ответил Ильич решительно и поморщившись»2278.