Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как бы там ни было, «Смерть Марата» оказалась шедевром, вершиной, которую Давид смог достичь один-единственный раз в своей художественной карьере.
Неужели сам художник попал в кораблекрушение? Как же ему удалось спастись, да еще и вместе с картиной?
Чтобы написать правдоподобную картину о кораблекрушении, нет никакой необходимости утонуть самому.
Теодор Жерико. Плот «Медузы». 1819 г.
Эта картина, написанная в 1819 году (то есть практически ровно 200 лет назад), на мой взгляд, одна из самых устрашающих в истории мирового искусства. Если бросить на нее мгновенный взгляд, то она воспринимается как пирамида, составленная из тел мертвых и умирающих людей.
Вообще-то это один из примеров того, как произведение, написанное на злобу дня, фактически по горячим следам события, неожиданно приобретает символическое звучание и становится знаковым полотном мирового искусства, актуальным для любой эпохи и любого общества.
ТЕОДОР ЖЕРИКО. ПЛОТ «МЕДУЗЫ». 1819
В 1816 году вся Франция ужасалась, читая газетные сообщения о крушении недалеко от островов Зеленого мыса фрегата «Медуза». Общественность более всего возмутило поведение экипажа и капитана, а также коррупционная составляющая истории. Ходили слухи (весьма убедительные), что капитан получил это место по протекции, будучи совершенно некомпетентным моряком. В результате своей неопытности он посадил судно на мель, а когда ситуация стала критической, вместе с несколькими приближенными спасся в шлюпках, бросив пассажиров и матросов на погибающем корабле. Люди попытались спастись, соорудив плот, и в итоге их через две недели подобрало судно «Аргус». Из ста пятидесяти человек, остававшихся на «Медузе» после бегства капитана, в живых осталось только пятнадцать. Для начала XIX века это была катастрофа невероятных масштабов.
Как всегда, всеобщий ажиотаж подогревала пресса, живописуя и душевные переживания людей, не надеявшихся на спасение, и еще более зловещие подробности, вроде каннибализма, который, видимо, действительно имел место на плоту среди тех, кто отчаянно пытался выжить.
Однажды художнику в руки попала книга, написанная двумя выжившими матросами и, очевидно, масштаб трагедии захватил художника настолько, что он перенес его на холст. Жерико работал очень тщательно – встречался с выжившими моряками, делал зарисовки мертвых тел в моргах и больницах, не довольствуясь обычной работой с живыми натурщиками, и даже соорудил в своей мастерской копию плота в натуральную величину.
Сцена на картине изображает момент, когда люди на плоту заметили на горизонте приближающееся судно (тот самый героический «Аргус») и пытаются привлечь к себе внимание моряков, в то же время особо на это не надеясь. Художника очень занимал этот сложный психологический момент, когда умирающие люди на плоту одновременно и надеются на спасение, и боятся, что надежда может оказаться напрасной.
Критики позднее придирались лишь к тому, что мертвые и изможденные люди на картине Жерико выглядели чересчур мускулистыми и упитанными для тех, кто провел в море две недели без еды и воды. Впрочем, здесь надо сделать скидку на то, что он все же писал художественное произведение, а не документировал реальные события, и главным для художника было показать величие человека в борьбе с разбушевавшейся стихией – вполне романтический посыл. Естественно, для решения этой задачи не годилось изображать на плоту компанию оборванных доходяг, что, несомненно, и было в реальности.
Любопытно, что современники усмотрели в картине Жерико совершенно иной смысл, чуть ли не революционно-обличительный. «Плот «Медузы» воспринимался как вызов коррумпированному правительству Франции и несправедливому социальному устройству общества. Сам Жерико, видимо, не ожидал такого резонанса, решая, прежде всего, композиционные и живописные задачи логичного размещения в небольшом пространстве значительного числа персонажей.
А что, художника пустили в психиатрическую лечебницу, чтобы писать больных с натуры? Ну и времена!
Вообще-то Жерико заказали учебные пособия для будущих врачей. Должны же были в те времена психиатры как-то учиться различать болезни у пациентов.
Теодор Жерико. Цикл «Сумасшедшие». 1822–1823 гг.
Теодор Жерико, один из основоположников европейского романтизма в живописи, не очень хорошо известен широкой публике в нашей стране. Все объясняется очень просто – в музейных собраниях России его картин нет вообще. Хотя для истории мирового искусства, и особенно для искусства Франции, он является знаковой фигурой.
Но здесь речь пойдет об одном более позднем художественном цикле работ Жерико, с которым связана даже некая тайна, не разгаданная до настоящего времени. Художник был романтиком и обожал лошадей, поэтому на его самых известных портретных работах чаще всего присутствуют лошади и военные, тем более что начал свою карьеру он как раз в эпоху Наполеоновских войн и национального подъема французского народа. Это были типичные романтические портреты, где внешняя эффектность полностью исключала какие-либо психологические характеристики персонажей.
ТЕОДОР ЖЕРИКО. СУМАСШЕДШАЯ СТАРУХА. 1822–1823
Но в 1822 году, примерно за год до смерти, Теодор Жерико выполняет серию из десяти портретов пациентов клиники Сальпетриер. Сальпетриер считается одной из самых старинных французских больниц. Сейчас она входит в состав Университетского госпиталя, а открыта была еще в 1656 году по указу Людовика XIV как крупнейшая парижская богадельня, к которой позднее, в 1684 году, пристроили тюрьму для проституток (может, они тогда считали, что дам «с пониженной социальной ответственностью» надлежит лечить). С 1796 года в клинику начали поступать больные с психическими расстройствами, а врачи занялись экспериментами по их лечению. Но в целом в XIX веке это была крупнейшая в стране больница для женщин.
Серия портретов пациентов психиатрического отделения была написана по заказу доктора Жорже, который в то время был директором клиники. Есть версия, что это была своего рода плата за лечение, поскольку сам художник якобы наблюдался у доктора Жорже ввиду своего неустойчивого психического состояния в последние годы жизни (Жерико умер в 1824 году, ему было 33 года).