– О, майн гот!

Грузный повар изо всех сил пытался сжаться в размерах. Боясь взглянуть наверх, зная, что его держат на мушке, он выговорил с дрожью в голосе:

– Господа, обед почти готов…

– Да он спятил! – заключил кто-то из немцев.

Мотоциклисты осмелели, загалдели, передали что-то по рации. Минут пять прошло, и выехал грузовик, набитый солдатами, двое или трое ехали стоя, держась за кабину.

Подъехав к мотоциклистам, «Бюссинг» остановился, из кабины вышел обер-лейтенант, и Абанин подал сигнал Касаеву.

Прогремел выстрел, машина сразу вспыхнула факелом, а в кузове, в самой гуще гитлеровцев, стали рваться гранаты.

– Вот это выстрел… – пробормотал Краюхин.

Ошалевшие немцы стали стрелять куда попало, а повар, вроде как ни в чем не бывало, стоял на подмостке у котла с несчастнейшим выражением лица и помешивал варево.

Обер-лейтенант зачем-то дал по нему очередь. Повар слабо взмахнул руками и навалился грудью на котел, уронив в него голову. Вдоль его спины по белому халату медленно расплывались красные пятна.

Случайно или нет, но и самому офицеру прилетела пуля в спину. И стреляли не русские…

* * *

Вернуться после рейда не удалось – полк снялся с места. Наступая и отступая, 28-я армия смещалась к Спас-Деменску.

Понемногу кончался сентябрь, листва желтела и облетала, дожди становились холодными – осень утверждалась в своем праве увядания.

30 сентября, часа в два пополудни, 316-я дивизия остановила свой переход – Панфилов объявил привал. Густой лес скрыл и пехоту, и артиллеристов, всем хватило места. Клены да липы облетели, сквозили голыми ветвями, выдавая людское присутствие, зато густая хвоя прятала надежно.

Разведвзвод устроился как раз в молодом ельничке. Якушев разгреб прелые иголки, запалил небольшой костерок. Сухой хворост горел почти без дыма, а те струйки, что сочились-таки, рассеивались еловыми лапами – сверху не углядишь.

– Оживились что-то немцы, – сказал Марьин, глазами провожая «Юнкерс», пролетавший в вышине. – Всю неделю, считай, не показывались, а тут залетали…

– Знать, к наступлению, – сказал Исаев. – Примета такая.

– Похоже, – кивнул Абанин. – Немцы стягивают войска, скоро двинут. Ваня! Пошли, за тушенкой сходим.

– Есть, товарищ командир!

– Есть, конечно, – пошутил лейтенант, – не смотреть же на нее!

Народ разошелся, и Краюхин глянул на Исаева.

– Ты чуть не проговорился, – сказал он.

Марлен кивнул.

– Вывернулся же. Да и не думаю, что в штабах сплошь тупицы засели, не замечают ничего. Вон Качалов армию ведет – не по своей же воле? Наметили немцы направления главного удара, вот и мы рисуем на картах красненькие стрелочки супротив синеньких…

– А все же мы здорово историю изменили. Тот же Качалов – выжил, и армию сберег, и сил больше стало.

Исаев покачал головой:

– Это, конечно, важно, но все же… так, бои местного значения. А переломить ход войны… Об этом пока можно только мечтать.

– Нет, ну если 28-я армия задержит 7-й и 9-й корпуса вермахта, это будет здорово! Я же помню, как оно было тогда, в прошлый раз… уже и как сказать, не знаю!

– Я тебя понял, – улыбнулся Марлен.

– Ну, да. Тогда те корпуса скрытно покинули ельнинский выступ, сохранились и двинули на Вязьму в полном составе. А теперь они здорово обескровлены – наши их потрепали, как полагается. Да даже если в корпуса пришло пополнение, потери немцам мы же все равно нанесли!

– Да я согласен, Миха. Если 28-я будет стоять и биться, как надо, мы не пропустим немцев к Вязьме – и не будет котла. Или пусть даже и пропустим, но задержим, и наши успеют выйти из окружения. Это здорово, да, но под Киевом-то мы уже потеряли полмиллиона человек! Я ж тоже кое-чего читывал… Четыре дня назад мы потеряли под Киевом несколько армий. А через месяц немцы захватят Харьков.

Краюхин тоскливо вздохнул.

– И рассказать-то ничего нельзя…

– А что ты расскажешь? Вернее, кем представишься? Пророком? Или этим… «экстраскунсом»?

– Так в том-то и дело…

Дальнейший разговор был прерван – Якушев с Абониным принесли тушенку и хлеб. Вода в котелке вскипела, и Михаил заварил лесной «чай» из трав, листьев и поздних ягод.

Исаев глянул наверх. В небе кружила «рама»…

Двое «зольдатов» не спеша прогулялись в барак. Считая хиви ничтожествами, они их не опасались. Да какой истинный ариец испугается жалкого унтерменша? К тому же безоружного.

Тимофееву оба немца напоминали Жранкеля и Дранкеля из «Каламбура».

Прогрюкав сапожищами, они ввалились в блок и сразу увидели «Макса Отто Бользена».

«Жранкель» мотнул стволом винтовки:

– Шнелле!

И это было последнее слово, которое он произносил в своей жизни, – «капмессер» вошел немцу в левое ухо. Дранкель заработал удар заточкой в правое.

В «спальном помещении» никого не было – заговорщики выгнали всех хиви под предлогом влажной уборки. «Зольдатиков» мигом подхватили за руки и ноги, отволокли в подсобку и стащили кители. Их тут же напялили на себя Доржиев и Подало. Каски на голову, «маузеры» в руки – «Дойчланд юбер аллес!»

Хан не слишком смахивал на немца, но кто будет приглядываться? Хиви всегда старались держаться в стороне от фрицев, а унтер… С ним будет отдельный разговор.

– Пошли.

Тимофеев зашагал к выходу из барака, Цирендаши с Остапом держались позади него. Жорож с Паленым к этому времени должны уже маячить поблизости от «Опеля».

– А пропуск? – спросил Виктор, не поворачивая головы.

– А унтер уже все пробил, и печать в комендатуре шлепнул, – сказал Доржиев. – Он первым вышел и послал… этих.

– Понятно.

Тимофеев с самого утра был на взводе, напряжение натягивало нервы и сковывало мышцы. Пальцы дрожали, как у похмельного, зубы постукивали, сердце колотилось.

Сейчас все решится. Или они выиграют, или проиграют.

И переиграть не получится, больше им шанса не представится. Просто потому, что сегодняшний провал тождественен смерти.

Не получится ничего – их поймают и расстреляют. Или убьют при попытке к бегству. Так что выбор невелик.

А выиграть так хочется!

Уйти с этого «скотного двора». Никогда даже не вспоминать бесконечные допросы в «Сатурне». Не видеть эти проклятые арийские рожи!

А «Опель» все ближе…

Унтер-офицер стоял около кабины, лениво затягиваясь сигареткой и вертя в пальцах раскрытую пачку «Империума».