Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одежды у меня так и не появилось, но в квартире, кроме меня, никого нет, так что я остаюсь в футболке Тимура. Захожу в уже знакомую мне ванную, а потом, чуть поколебавшись, отправляюсь на исследование.
Квартира у Соболевского большая. Я насчитала четыре комнаты. Но мебель есть почему-то только в спальне и в гостиной, остальные две комнаты не обставлены. Возникает вопрос: где тогда спал этой ночью Тимур? Неужели на этом неудобном диване? Что-то слабо верится. Соболевский не из тех, кто будет жертвовать своим комфортом.
Но еще больше я удивляюсь, когда захожу на кухню и открываю холодильник. Он абсолютно, девственно пуст. И как тогда завтракать? И чем же питается сам Соболевский, если на кухне нет ни следа готовки?
Я, конечно, могу заказать продуктов и приготовить и завтрак, и обед, и ужин — это как раз несложно, я дома постоянно готовила. Но можно ли мне это делать здесь? Я решаю, что все-таки надо вначале спросить разрешения у Тимура, иначе как-то неловко возиться на чужой кухне без спроса.
Я беру ноутбук и делаю сначала заказ на сайте доставки продуктов, выбирая то, что можно съесть и без использования плиты, а потом нахожу относительно дешевый магазин одежды и заказываю оттуда себе самое необходимое. Оплачиваю картой, но сумму за вещи записываю себе в блокнот. Не понимаю, когда и как я смогу отдать ее Тимуру, но очень хочу это сделать. Он и так слишком много на меня тратит. Мы о таком не договаривались.
Вдруг оживает телефон и начинает требовательно трезвонить. Мама. Ох блин… Как же ей объяснить все то, что у меня сейчас в жизни происходит?
— Привет, мам, — говорю я покаянно. — Прости, тут вот так получилось, что…
— Что, нашла себе мужика с деньгами и сразу свалила, так? — перебивает она меня ядовито. — Нет, чтобы о семье подумать! Сама знаешь, у нас сейчас ни копейки лишней. Скажи этому своему, пусть поможет нам — от него не убудет. Сережка говорит, что машина у твоего хахаля стоит, как наша квартира.
— Мам, да какая машина! Тебе… тебе разве не интересно, как я себя чувствую? — дрогнувшим голосом спрашиваю я. — Тимур говорил, я без сознания была.
— Ой да что с тобой будет, а, — отмахивается мама. — Ты молодая и здоровая как лошадь. Сейчас же у тебя нормально все?
— Нормально, — не могу я врать.
— Ну вот видишь! — торжествующе говорит мне мама, а потом тон ее становится очень деловым. — Оль, так вот по деньгам. Тысяч десять нам бы. Мне за коммуналку надо заплатить и за интернет. А еще ботинки у Сережи…
— Мама, я не буду ни у кого ничего просить! — повышаю я голос. — Ты с ума сошла?
— Оля…
— Нет!
Повисает пауза.
— Прекрасно, — холодно говорит мама. — Что я могу еще сказать? Ты всегда была эгоисткой. Удачи тебе, доченька. Жри в ресторанах, катайся на дорогих тачках, пока твоя семья ест пустую гречку. Надеюсь, твоя совесть тебе это позволит. И домой не возвращайся. Дома у тебя больше нет.
И первой кладет трубку.
На душе гадко.
Я вроде понимаю, что мама как всегда преувеличивает, что от голода никто у нас дома не умирает, но она всегда умеет так сказать, на такие клавиши внутри надавить, что я чувствую себя ужасно виноватой. А от мысли, что мне прямым текстом запретили приходить домой, в груди словно дыру пробили. Понятно, что если я приду, меня не выгонят на улицу, но придется унижаться, извиняться, чтобы пустили. Как будто я бродячая собака, которую взяли в дом из жалости. Как же я устала от этого ощущения беспомощности и ненужности…
Но если об этом думать, можно заработать себе еще одно повышение температуры на нервной почве, поэтому я просто стараюсь отключиться от этих мыслей и заняться насущными делами.
Через час привозят еду — курьер оставляет пакеты у двери, и я, подождав, пока он уйдет, быстро их забираю. Раскладываю продукты, завтракаю, а там как раз и курьер с одеждой приезжает. Едва я успеваю разобраться с вещами и померить их, как в дверь звонит врач. Это приятная пожилая женщина, которая очень аккуратно и профессионально меня осматривает, мерит давление, а потом ободряюще мне улыбается:
— Все в порядке! Я не вижу никаких недомоганий.
— Значит, я здорова? — радуюсь я, хотя и до этого знала, что мое самочувствие сегодня в разы лучше.
— Да, но все равно стоит себя поберечь, — советует она. — Сон не меньше восьми часов, здоровая еда, прогулки на свежем воздухе и поменьше нервничать. И я бы рекомендовала курс витаминов проколоть. У нас в клинике…
Дальше она рассказывает, какие возможности есть у них в больнице для восстановления здоровья, но я не вникаю, потому что не собираюсь всем этим пользоваться. Лишних денег у меня нет, да и вообще никаких нет, а деньги Тимура я тратить не хочу. Ясно ведь, что клиника эта частная и недешевая, потому что в государственной поликлинике никто не ходит в таких белоснежных халатах, не разговаривает так вежливо и не приезжает на дом по такому пустяковому поводу.
Вечер я посвящаю учебе и настолько погружаюсь в конспекты и запись сегодняшней лекции, которую выложили на сайте, что совсем забываю про Тимура. И вздрагиваю, когда поворачивается ключ в двери.
— Привет, — смущенно говорю я, поднимая голову от тетрадок.
— Привет, детка, — отзывается он и смотрит на меня непроницаемым темным взглядом. — Вижу, вещи ты купила.
— Да, — я машинально одергиваю на себе футболку. — И еды тоже. Я не готовила, но если ты голодный, там есть лапша, ее можно заварить кипятком, а еще хлеб…
Тимур так морщится, как будто я ему предлагаю поужинать червяками.
— Я не ем дома, — говорит он с легким высокомерием. — Поэтому не надо изображать из себя домохозяйку. А тебе я посоветовал бы питаться чем-то более здоровым, чем дешевой лапшой. Я же оставил денег, могла заказать себе что-то из ресторана.
В голове сразу всплывают слова мамы о том, что я буду наслаждаться ресторанными блюдами, пока мои родители и брат будут есть гречку, и горло обжигает кислотой.
— Я не хочу, спасибо, —
