Японцы, по-видимому, тоже делали перерыв, чтоб пробанить орудия [на самом деле из-за низких физических кондиций японской орудийной прислуги и малой механизации заряжания людям требовался отдых после 20–30 выстрелов, и перерывы в стрельбе были связаны с подменой прислуги с другого борта. Таким образом, японские корабли не могли долго вести огонь на оба борта. – Примеч. ред.].

Японские бронепалубные крейсера подтянулись поближе, видимо тоже намереваясь принять участие в бою. В это время мне доложили, что подача снарядов исправлена, и я тотчас занял свое место командира башни. Первый выстрел после перерыва мы сделали по данным наших 6-дюймовок. Снаряд лег у форштевня «Якумо». Как выяснилось позже, «Идзумо» (и, соответственно, вся японская колонна) в это время начал сбавлять ход, поэтому наше упреждение было велико.

Мы поправили целик. После чего следующим же бронебойным снарядом (дистанция 34 кабельтовых) попали в кормовую башню или в погреб «Якумо»! Над башней взвился широкий столб огня высотой с мачту, полетели какие-то обломки, японец прекратил стрельбу и покатился вправо, покинув строй.

Мы дружно кричали «ура», полагая, что ему приходит конец. Но немцы на удивление прочно строят корабли, и через некоторое время «Якумо» потушил пожар на юте, снова заняв место в строю. Но его кормовая 8-дюймовая башня больше не действовала. Это было попадание именно наше, так как залп 8- и 6-дюймовых орудий накрыл «Якумо» только секунд через десять после взрыва. Я ясно видел парный всплеск с небольшим недолетом у борта уже окутанного пламенем крейсера.

Однако японцы скоро поквитались. Как мне потом рассказал наш старарт, на «Рюрике» попаданием в корму разнесло рулевую машину и заклинило перо руля. Крейсер почти прекратил огонь и начал описывать циркуляцию, хотя и смог потом наладить управление машинами. Но его скорость на прямой упала до 7–8 узлов, и он начал быстро отставать от нас, так как Небогатов не снижал хода. Впрочем, начала увеличиваться и дистанция от японцев до «Рюрика», и их огонь стал очень неточным.

«Токива» перенес огонь на нас. Мы же продолжали стрелять по горящему «Якумо», но уже не особо результативно. «Якумо» даже смог вскоре потушиться, так как нам существенно мешал огонь «Токивы». Наш командир явно предпочел синицу в руках (добить «Якумо») журавлю в небе («Токиве»). Хотя, возможно, и стоило попробовать пострелять по «Токиве», у нее броня Гарвея слабее, чем крупповская на «Якумо».

В это же время, наблюдая бедственное положение «Рюрика», к нему направились все японские бронепалубные крейсера. Подпустив их почти на 20 кабельтовых, «Рюрик» начал разворачиваться к ним неповрежденным левым бортом и поэтому настолько отстал от нас, что мы уже не могли своим огнем отогнать от него японцев. Контр-адмирал Руднев на «Варяге», заметив затруднительное положение «Рюрика», лег на обратный курс вместе с «Богатырем» и, подняв сигнал «Броненосным крейсерам продолжать бой», контркурсом за нашей линией полным ходом поспешил на помощь «Рюрику». Я облегченно вздохнул: ведь где Руднев – там успех! Хоть и раненый, но все еще достаточно сильный «Рюрик» и два наших больших бронепалубника не уступали в артиллерии нескольким японским второклассным крейсерам. «Рюрик» тем временем стал к ним левым бортом, открыв огонь по головному.

Дальнейшего боя этих трех наших кораблей с бронепалубными крейсерами японцев я не видел: мы еще примерно минут сорок перестреливались с броненосными крейсерами Камимуры, направляясь к осту. Последним «приветом» кораблям японского вице-адмирала от «Рюрика» стал взрыв каземата на «Токиве». Я точно знаю, что мы по нему не стреляли, а «Витязь» вел огонь по «Ивате». Как они смогли попасть с более чем 50 кабельтовых из своих допотопных пушек? Не понимаю… Но что взрывом у японца вырвало половину борта, готов поклясться на чем угодно! Это опять к вопросу о «разбрасывании» снарядов при стрельбе на большие дистанции. Может, вероятность попадания и падает, но зато эффект от удара снаряда крупного калибра по тонкой палубе или крыше каземата несравним с десятком попаданий в бортовую броню! Как вы этого у себя в артиллерийском комитете до сих пор не прочувствовали? Мне это стало ясно после первого же нашего дела.

В последние сорок минут сражения мы были в положении обстреливаемого корабля, и я не могу ручаться, куда именно попадали снаряды моего орудия. Помню только, что «Якумо» еще раз покидал поле боя, а по сообщениям с мостика, ход японской колонны упал до 16 узлов [на большее машинная команда «Идзумо», на котором была сбита почти половина вентиляторов и пробиты трубы, была уже не способна. – Примеч. ред.].

Когда по команде контр-адмирала Небогатова мы развернулись «вдруг» и легли на обратный курс, я успел развернуть башню на левый борт и сделал по японцам еще три выстрела. Однако они тоже повернули, причем последовательно. По неизвестной для меня причине оба броненосных отряда отвернули друг от друга практически синхронно.

Обратный путь во Владивосток запомнился посильным устранением повреждений, в чем принимала участие почти вся команда, и печальным отпеванием погибших и умерших от ран. Ожидаемых ночных атак миноносцев не последовало, возможно, из-за хитрой уловки нашего адмирала, который сначала увел весь отряд на юг и лишь потом повернул к Владивостоку. Уже утром мы узнали, что бой закончился не всухую: оказалось, что «Варяг» утопил-таки подраненную «Рюриком» «собачку».

Мы победили! И я внес в общее дело достойный члена семьи Тыртовых вклад, о чем и имею честь тебе сообщить. В крепости нас ждало еще одно радостное известие: пока мы сражались с Камимурой, адмирал Макаров вывел из Артура свои броненосцы и напал на японцев у Эллиотов. Того был им побит и удрал с поля боя, потеряв броненосец «Фудзи», бронепалубный крейсер, несколько больших и малых миноносцев. Но главное, артурцы утопили и захватили порядка двадцати японских армейских транспортов. Думаю, их солдат погибло множество. И хотя нашим в тот день тоже от Того перепало, никто, слава богу, не потонул. Вскоре пришли к нам «Ослябя», «Аврора», «Алмаз» и «Смоленск». Броненосец был слегка побит: они встретили у пролива «Адзуму».

После всех этих дел у нас на судах и в городе подъем необычайный. Много разговоров о 2-й эскадре. Вы, наверное, из газет знаете, что Безобразов идет уже в Индийским океане. У нас же все силы сейчас брошены на ремонты. Поэтому в ближайшие две-три недели писем не ждите. Обними от меня маму. И дай нам Бог поскорее вышвырнуть японцев с моря, что несомненно должно произойти, когда мы сражаемся под флагами таких адмиралов, как Степан Осипович и наш Всеволод Федорович!

Японское море. Июль 1904 года

К рассвету изрядно посвежело, ветер усилился до четырех баллов и нагнал тяжелую, длинную волну. Скрипя наспех забитыми деревом свежими пробоинами, крейсера вползали на очередной пенистый гребень, на краткий миг замирали, а затем устало проваливались вниз, навстречу следующему подъему. Весь вечер и ночь напролет, преодолевая подкатывающие приступы морской болезни, аварийные партии растаскивали завалы перекрученного металла и недогорелого дерева, заделывали пробоины, ставили и крепили подпоры, пытались починить то, что поддавалось ремонту в море.