ж как? Что-то многих не видно… — голос Ломтикова осекся. — На задании?

— Пушкарь, Щербаков и трое новичков передний край изучают.

— А Сережа Фролов?

— Схоронили на берегу Вислы.

— А Ваня Величко?

— Под Львовом…

— А сержант Имеладзе?..

— Тоже нет…

Горькое молчание. Искоса гляжу на разведчиков. Закинув голову, Сорокин смотрит на яблоню, усеянную красновато-золотистыми плодами. Гуля растирает на ладони щепотку земли. Сербиненко подгоняет палочкой рыжую невзрачную букашку…

— Как чувствуешь себя? — переводит на другое разговор Воронов. — Брыкаешься левой?

— До Берлина дойду!

— Проверим! — Сомов снимает гимнастерку и сапоги. — Выходи! Бери двоих на помощь…

Лицо Ломтикова светлеет:

— Кто ж с тобой, медведь таежный, управится втроем! Против четверых выстоишь?

— Пускай четверо, — добродушно соглашается сибиряк.

— Постой, Сомов! — вмешивается начальник разведки. — Старичков не трогай, с новичками силой померяйся.

— Можно.

Новобранцы заинтересованы: хвастается или на самом деле силач? Шея мускулистая, плечи широкие, но не геркулесовские. И руки как руки… Ничего особенного. И вдвоем можно с таким справиться… Ой, ребята, не верьте глазам своим!

Возможно, и среди новичков есть крепкие парни. Сейчас увидим…

Чмисык и Пилипенко бросаются на сибиряка. Ловкий Чмисык старается зажать его шею «ключом», Пилипенко делает подсечку. Сомов приседает и молниеносно выпрямляется — вверху мелькают две пары ног, нападавшие распростерлись на траве…

— Развлекаешь публику, Федотыч! — В воротах стоит Пушкарь и мнет пилотку. — А фашистский снайпер косит людей… В обед — лейтенанта Квашу, только что — капитана Рогулина… Вот…

Все поворачиваются к Пушкарю. Он протягивает свою пилотку. Над звездочкой — дыра с обожженными краями. Каким-то чудом пуля не зацепила голову…

— Откуда он стрелял? — спрашивает Сомов.

— Не знаю.

Сибиряк, натягивая на ходу гимнастерку, идет к сараю за карабином.

Тяжелой будет для него ночь…

НЕЗВАНЫЕ ГОСТИ

По лесу двигались цепочкой: впереди — стожильный Пушкарь, за ним — задумчивый Сорокин, последним — осмотрительный Валентин Грицюта.

Командарм приказал перебросить разведгруппу через линию фронта на самолете: добротного «языка» надо было взять в самой что ни на есть «глубинке». Пятые сутки рыскали во вражеском тылу разведчики. Устали, осунулись, заросли щетиной. Но подходящий фриц так и не попадался.

Потому-то командира группы — смелого расчетливого старшего сержанта Владимира Сорокина и одолевали сейчас недобрые мысли. На таком удалении от фронта дивизионным разведчикам довелось действовать впервые, а тут, как известно, чем дальше в лес — тем больше таинственного… «Хорошо Пушкарю, — завидовал Сорокин. — Головой ручаюсь, что и сейчас вынашивает какие-нибудь технические проекты или мечтает о своем втором хобби — архитектуре… А ведь это, черт побери, не так уж плохо: без одержимых жизнь наша совсем зачахла бы…»

Сорокин приостановился. Грицюта вопросительно поглядел на него голубыми, как июньские волны Буга, глазами и опять весь превратился в слух. А слушать винничанин умел как никто другой. По словам наблюдательного старшины Татьянина, Грицюта был единственный, кто на всем советско-германском фронте мог услышать, как роса испаряется.

Вот и сейчас по световой окраске стволов и голубым разводьям в кронах Сорокин определил, что скоро лес кончится. И в самом деле, через несколько минут друзья очутились на опушке. Перед ними раскинулась пестрая равнина, усеянная множеством разноцветных клиньев. Тут, за Вислой, что ни хозяин — то собственный клинышек или полоска… Грицюте припомнились раздольные поля под Винницей. Делянки жнивья — словно огромные чаши пахучего золотого меда. Разлилась яркая зелень люцерны, которую сейчас косят, вероятно, в третий раз. Плантации кукурузы уже сверкают янтарем… А вокруг лесополосы — зеленые вблизи, темно-синие на горизонте…

— Довольно вздыхать! — толкнул его плечом оживленный Пушкарь. — Гляди — шляхетский замок. Ручаюсь, пятнадцатый век…

Над крупным польским селом, окаймленным цветущими садами, возвышалось мрачное здание со сторожевыми башнями и множеством бойниц.

— Знакомое строение. По-моему, я его где-то видел, — тихо сказал Грицюта и на минуту задумался. — Не иначе как в кинофильме «Богдан Хмельницкий»…

— Эх ты… Спутал грешное с праведным, — упрекнул его Пушкарь. — Тот замок, чудак, во Львовской области. А это — яркий образец польского национального зодчества… — И немного погодя спросил: — Как полагаете, друзья, есть в селе немцы или нет?

Грицюта взял бинокль, долго рассматривал село, а потом сказал:

— В селе фрицев нет. Хотя это и странно: важная шоссейная магистраль совсем рядом.

— Давайте, братцы, незаметно проберемся к замку, — предложил Пушкарь. — Одним глазом… В кои века… Архитектура! Пилястры, канделябры, кариатиды…

— Неужто ты хочешь почить в графском склепе? — мрачно поинтересовался Сорокин. — Между прочим, только живые могут выполнить нынешнее задание.

Грицюта еще раз осмотрел село в бинокль.

— Местные жители изредка появляются, — заявил он. — Может, и вправду осмотреть замок? Авось что-нибудь выведаем…

— Да вы вроде бы оба чокнутые, — сердито буркнул Сорокин, однако, увидев скорбное лицо Пушкаря, смягчился. — Ладно, сделаю скидку на ваши… странности. Передвигаться невидимками. Глаза и уши — наизготовку. Ты, Грицюта, останешься снаружи, в кустарнике. Коль что не так, крикни иволгой.

…Серый, потемневший от времени замок опоясывал довольно глубокий ров. Через него был перекинут мостик со ржавыми перилами. В старину, когда ров заполняли водой, мост убирался, и противник не мог приблизиться к воротам и крепостным стенам. От моста до ворот был выстлан тротуар из квадратных каменных плит. Более трех столетий шаркали по ним тысячи ног, и теперь камень сверкал на солнце, как натертый паркет.

Грицюта пропустил товарищей вперед, а сам скрылся в зарослях сирени на бугре, в десяти — двенадцати метрах от моста.

Ворота оказались незапертыми. Пушкарь налег плечом, Сорокин помог, и разведчики очутились во дворе. Окованная железом дверь тоже поддалась. Возбужденный Пушкарь схватил приятеля за руку и потащил в замок.

Вокруг было темно, прохладно и сыро. Потолок полукруглого вестибюля подпирали два ряда облупленных колонн. На стенах висели мрачные портреты каких-то польских королей или графов. Слева в нише Сорокин разглядел крест с белым распятием.

Пушкарь хотел было достать электрический фонарик, но в это время снаружи резко и тревожно вскрикнула иволга.

Разведчики притихли. Что там стряслось? Неужели немцы? Откуда? Сколько? Вероятнее всего — фельджандармы или полицаи. «И надо же было лезть в эту мышеловку! — ругался про себя Сорокин. — Вот так и попадешь к черту на кулички из-за чьего-то дурацкого пристрастия!»

Прячась за колоннами, они поспешили к выходу, притаились по обе стороны двери, друг против друга.

Основания для тревоги были весьма серьезные. По шоссе к селу приближался фашистский бронетранспортер. За ним шла легковая машина. Не доезжая метров триста до околицы, бронетранспортер свернул на проселочную дорогу к местечку Лемов — лязганье гусениц стало удаляться.

Сорокин и Пушкарь видели, как легковая марки «Оппель-олимпия» подкатила к