из-за голенищ финки. Отдалилось и пропало в тиши шуршание шинелей.

От траншеи донесся едва слышный храп. Секундная стрелка, которая вроде застыла на часах, опять начала свой бег по кругу. Группа бесшумно подползла к вражеской траншее. Теперь начиналась самая ответственная, самая опасная часть задания.

…На противоположном склоне высоты Кашалот бойцы Спиридонова сняли часового и проникли в крайний блиндаж. Когда все было закончено, в смрадном полумраке остался только Сербиненко. Остальным разведчикам Спиридонов приказал забрать немецкие автоматы и по одному выходить.

— В траншее, — шепнул он, — расположимся возле входов в блиндажи. Как только Сорокин и Бояринов крикнут, забросаем блиндажи гранатами. Из засад откроем огонь по фашистам, которые будут выбегать наверх.

Цепочка разведчиков становилась все короче. И вот по траншее двигались только две темные фигуры — Спиридонов и Сорокин. Влево от окопчика, что выгибался к востоку, виднелся вдали пулемет. На замок склонилась голова в белом, как у повара, колпаке. Утомленный несколькими бессонными ночами, крепко храпел пулеметчик. Удар ручкой парабеллума пришелся по голове — храп прекратился. Сорокин перебросил отяжелевшее тело фрица через бруствер, а сам устроился за пулеметом. Спиридонов прихватил в пулеметном гнезде канистру с бензином и пошел дальше один.

Один излом траншеи. Другой…

Разглядев дверь, обшитую дерматином, Спиридонов догадался, что перед ним офицерский блиндаж. Осторожно взялся за ручку, приоткрыл дверь. Темный ход вел глубоко в землю. «Тем лучше!» — Николай наклонил канистру. Из ее горловины полилась жидкость. В нос ударил резкий запах. Пустую канистру разведчик тихонько поставил на ступеньки и чиркнул спичкой. Из блиндажа, словно из пасти сказочного чудовища, вырвалась вихрастая грива пламени. Спиридонов быстро закрыл дверь. Мертвую ночную тишину разбудил надрывный крик Сорокина:

— Alarm! Russische Soldaten sind da![13]

В этом вопле было столько настоящего, жуткого страха, что Добриченко на противоположном склоне высоты вздрогнул. Лейтенант сложил ладони лодочкой, изо всей силы повторил сорокинскую фразу и прыгнул в окоп. От главной траншеи в разные стороны шли разветвления, и лейтенант некоторое время колебался, по какому из них двигаться.

В нескольких шагах на потемневшей от времени облицовке Павел заметил небольшую дощатую дверь, приоткрыл ее. От порога круто спускались деревянные ступеньки. Снизу пробивалось мерцание каганца — спиртовки. Теперь Добриченко понял, почему наша артиллерия не смогла подавить огневые точки на высоте: блиндажи и укрытия прятались в земле метров на пять. Такой толстый мерзлый слой грунта не пробьет ни одни снаряд. Размахнувшись, Павел метнул гранату в полутемный блиндаж и крикнул: «Russische Soldaten sind da!» Ему отозвались Сорокин и Бояринов.

Высота Кашалот ожила. Сначала раздались глухие подземные взрывы гранат. Потом на участке Спиридонова застрекотал автомат. Его заглушила длинная пулеметная очередь. Сквозь пулеметную дробь изредка прорывались пистолетные выстрелы. Затрещало еще несколько автоматов. Над высотой протянулись в разные стороны цветные пунктиры трассирующих пуль. Где-то вдали зачастили минометы.

Очумевшие от страха гитлеровцы выбегали из блиндажей полураздетые, без шинелей, без шапок. Одни падали сразу возле входа, другие, петляя по траншее, стреляли наугад.

— Wo ist der Oberst? Wo…[14]

Чья-то пуля прервала вопросы гнусавого офицера.

Добриченко мучила совесть: вместо того чтобы руководить боем, он действовал, как рядовой… Надо было немедленно наладить связь с отделением Спиридонова. Лейтенант пошел по ходу сообщения и натолкнулся на трех гитлеровцев. Едва успел трижды нажать на спусковой крючок пистолета, как сразу же почувствовал острую боль в затылке. Быстро обернулся и увидел чужое заостренное лицо. Из последних сил лейтенант ударил гитлеровца ножом и вместе с ним упал на дно траншеи. В небе покачнулись тусклые звезды…

Всю ночь продолжалась ожесточенная схватка. Когда на востоке чуть забрезжил рассвет, разноголосица боя постепенно утихла. Высота стала нашей. В окровавленной одежде, с черными подтеками на лицах, разведчики долго искали лейтенанта.

В дальнем ходе сообщения, что напоминал большую крестовину, кучей лежали трупы фашистов. Около нее разведчики нашли своего командира. Из-под слипшихся волос Добриченко сочилась темная струйка крови. Левая рука лейтенанта сжимала финский нож, загнанный по самую рукоятку в синюю шею вражеского унтер-офицера. Добриченко дышал. Его осторожно перенесли в офицерский блиндаж, положили навзничь на расстеленную кровать.

Сорокин промыл лейтенанту рану шнапсом, сделал перевязку. Добриченко заворочался, поднял голову.

— Где мы? — в его голосе послышалась злость.

— На высоте, старшой! Фрицы драпанули, — успокоил командира Спиридонов.

— Так чего же ты стоишь?! Просигналь нашим!

Из блиндажа Спиридонов выбежал навстречу первым лучам восходящего солнца. В одной руке он держал трофейный автомат, а другой возбужденно размахивал над головой грязной немецкой шинелью.

С тех пор высота за Одером на всех дивизионных картах именовалась высотой Спиридонова.

В ЛЕСУ ПОД ТЕРЕЗИЕНБЕРГОМ

Внимательные, цепкие глаза Вилли Гальдена следили за каждым движением подполковника Баккера, начальника спецотдела 4-й армии. Генералу было известно, что Баккер поддерживает связь со службой безопасности, возможно, даже докладывает чиновникам из гиммлеровского ведомства о действиях и высказываниях своего командира. При первой же возможности Гальден охотно бы избавился от этого сыщика, но даже малейшего повода до сих пор не представлялось: такого пройдоху и в ступке пестиком не ударишь…

Неприязнь неприязнью, а дело надо делать…

— Повторяю, подполковник, — глухо кашлянув, Галь-ден достал из серебряного ларца маленькие ножницы, аккуратно срезал кончик сигары, — в наших тылах действует смелая, опытная и, по-моему, чересчур дерзкая разведгруппа русских. Вы только подумайте… Им нужна была мощная радиостанция — они ее выкрали у ротозеев из девятого корпуса. Им понадобился контрольный «язык» — они подстерегли не какого-то малька, хлюпика, а штабного офицера. Отдадим им должное, — Гальден подумал, что эти слова сегодня вечером станут известны друзьям Баккера, но сейчас решил высказаться до конца. — Часовых у штаба они сняли профессионально, а говоря точней; показательно… Представьте, сколько всего повидали собственными глазами вражеские разведчики, сколько перехватили телефонных разговоров! А вы тут мелете мне какую-то дребедень об экстренных мерах… — Гальден, едва сдерживая злость, грыз тонкие, бескровные губы.

— Извините, господин генерал, спецчастям уже приказано прочесать леса. На переднем крае выставлены усиленные посты, на вероятных направлениях устроены засады.

— Ваши мероприятия ничего не гарантируют, Ваккер. Сплошного переднего края на этом участке до сих пор нет. И даже больше, русские всегда умели нащупывать стыки. Думайте, Ваккер. Когда имеешь дело со смертельным врагом, надо хорошенько думать!

— Это верно, — Ваккер глубоко вдохнул холодный воздух. — Русские здорово научились воевать. Но слабинка у них все-таки осталась. Не в голове — в сердцах… Сейчас, — подполковник склонился над столом и, как человек, твердо убежденный в том, что стены имеют уши, стал что-то шептать, указывая карандашом на точки, ярко