Тогда Карима сдергивала с постели простыни, так что он падал на пол на четвереньки, и шлепала его. Наконец, затащив профессора в ванну, она тщательно его намыливала и ополаскивала. Вот и все. За это он платил ей сто пятьдесят тысяч лир, а за уборку – пятьдесят тысяч.

– Монтальбано? Послушайте, я обещал, но сегодня никак не смогу с вами встретиться. У меня совещание с префектом.

– Назначьте мне другое время, господин начальник полиции.

– Ну, дело не срочное. К тому же после заявлений доктора Ауджелло по телевидению…

– Мими? – взвыл он громче, чем знаменитая певица в «Богеме».

– Да. Вы разве не знали?

– Нет. Я был в Мазаре.

– Он выступил в часовом выпуске новостей. Дал четкое, твердое опровержение. Сказал, что Рагонезе ошибся: полиция преследовала не похитителя завтраков, а похитителя приемников. Опасного наркомана, который, когда его застигли на месте преступления, угрожал полицейским шприцем.

Доктор Ауджелло потребовал извинений от имени всего комиссариата. Очень убедительно. Так что, думаю, депутат Пенаккио оставит вас в покое.

– Мы уже встречались, – сказал синьор Витторио Пандольфо, входя в его кабинет.

– Припоминаю, – ответил Монтальбано. – Я вас слушаю.

Комиссар держался неприветливо и имел на то все основания: ведь если Пандольфо пришел из-за Каримы, значит, он лгал, утверждая, что не знаком с нею.

– Я пришел, потому что увидел по телевизору…

– Фотографию Каримы, с которой вы не были знакомы. Почему вы не признались сразу?

– Комиссар, это дело деликатное, мне было стыдно. Видите ли, в моем возрасте…

– Вы были ее клиентом по четвергам?

– Да.

– Сколько вы платили за уборку дома?

– Пятьдесят тысяч.

– А за остальное?

– Сто пятьдесят тысяч.

Единый тариф. Вот только Пандольфо платил ей сверхурочные дважды в месяц. Теперь уже ванну принимала Карима. Потом она голой ложилась в постель, и он подолгу ее обнюхивал. Иногда вылизывал.

– Скажите мне вот что, синьор. Ведь вы, Лапекора, Мандрино и Финоккьяро вместе играли в карты?

– Да.

– И кто из вас первым рассказал о Кариме?

– Бедняга Лапекора.

– А как у него было с деньгами?

– Прекрасно. Около миллиарда на счету в банке, и еще квартира и контора.

В Вилласете у нее было еще три клиента – с ними она встречалась в те же дни после обеда. Все трое – пожилые мужчины, вдовцы или холостяки. Тариф тот же, что в Вигате. Мартино Дзаккариа, зеленщик, платил сверхурочные за то, что она покрывала поцелуями его голые подошвы. С Луиджи Пиньятаро, бывшим директором средней школы, Карима играла в жмурки. Директор раздевал ее догола, завязывал глаза, а сам прятался. Карима искала его, а когда находила, он сажал ее на стул и сосал ей грудь. Калоджеро Пипитоне, заслуженный агроном, сильно удивился, когда Монтальбано спросил, за что он платил сверхурочные Кариме.

– Как это за что, комиссар? Она – снизу, я сверху.

Монтальбано захотелось его обнять.

Так как по понедельникам, средам и пятницам Карима с утра до вечера трудилась у Лапекоры, других клиентов она в эти дни не обслуживала. Странно, что отдыхала она по воскресеньям, а не по пятницам, – видно, успела приноровиться к местным обычаям. Интересно подсчитать, сколько она зарабатывала в месяц. Будучи не в ладу с арифметикой, комиссар выглянул из кабинета и громко спросил:

– У кого-нибудь есть калькулятор?

– Да, доктор.

С этими словами Катарелла встал и гордо вытащил из сумки калькулятор размером не больше визитной карточки.

– Что ты считаешь, Катаре?

– Дни, доктор, – многозначительно ответил тот.

– Можешь забрать его через пару минут.

– Доктор, я должен вас всячески предупредить, что калькулятор нуждается в покрутке!

– Это еще что такое?

Катарелла решил, что начальник не понял слова, и обратился за советом к сослуживцам:

– Как будет по-итальянски покрутка?

– Заводка, – перевел кто-то с сицилийского.

– А как прикажешь заводить калькулятор?

– Это как с часами, если таковые, не дай бог, встали.

Итак, не считая Лапекоры, Карима зарабатывала уборкой миллион двести тысяч в месяц. Плюс миллион двести сверхурочными. За все вместе Лапекора платил минимум еще миллион. Итого три миллиона четыреста тысяч без налогов. Сорок четыре миллиона двести тысяч в год.

Карима занималась этим не меньше четырех лет, получается 176 миллионов 800 тысяч лир.

А откуда на книжке появились остальные 323 миллиона?

Калькулятор, кстати, отлично работал без всякой «покрутки».

В соседних с его кабинетом комнатах послышались дружные аплодисменты. В чем дело? Он вышел и увидел, что виновником торжества был Мими Ауджелло. Комиссар чуть не захлебнулся слюной.

– Прекратите! Шуты гороховые!

Все обернулись к нему, сбитые с толку и оробевшие. Только Фацио рискнул объяснить, что происходит.

– Может быть, вы не знаете, но доктор Ауджелло…

– Я знаю! Мне звонил лично начальник полиции и требовал объяснений. Доктор Ауджелло по собственной инициативе, не согласовав со мной, – и это я подчеркнул в разговоре с начальником, – появился на телевидении и наплел чепухи.

– Но позволь! – осмелился Ауджелло.

– Не позволю! Ты нагородил кучу вранья!

– Я это сделал, чтобы защитить всех нас…

– Враньем не одолеть того, кто говорит правду!

Довольный своим афоризмом, Монтальбано, человек твердых нравственных устоев, едва не задохнувшийся от злости при виде того, как все рукоплещут Мими Ауджелло, хлопнув дверью, удалился в свой кабинет.

– Можно? – спросил Фацио, просунув голову в приоткрытую дверь. – Тут к вам отец Яннуццо пришел.

– Пусть войдет.

Дон Альфио Яннуццо никогда не носил рясу и был знаменит в Вигате своими благотворительными начинаниями. Это был высокий и крепкий мужчина лет сорока.

– Я езжу на велосипеде, – начал он.

– А я нет, – вставил Монтальбано, ужаснувшись при мысли, что святой отец пригласит его участвовать в благотворительных велогонках.

– Я видел фотографию той женщины по телевизору.

Между этими двумя фактами не было никакой видимой связи, однако комиссар смутился. Неужели сейчас выяснится, что Карима работала всю неделю и ее воскресным клиентом был святой отец?