– Дайте нам ключ и объясните, где эта комната, – попросил Монтальбано. Редкостное благородство тунисца, на взгляд вдовы Пипиа, выражалось именно в этой пачке денег толщиной в руку.

– Сейчас соберусь и провожу синьоров.

– Нет, синьора, оставайтесь. Ключ мы вам занесем.

Ржавая железная кровать, хромой стол, платяной шкаф с куском фанеры вместо разбитого зеркала, три плетеных стула. Тут был и закуток с раковиной, унитазом и грязным полотенцем, на полочке бритва, жидкое мыло и расческа. Они вернулись в единственную комнату. На одном из стульев стояла голубая матерчатая сумка. Она оказалась пустой.

В шкафу нашли пару новых брюк, четыре пары носков, четыре пары трусов, шесть платков, две майки, все новое и ни разу не надетое. В одном углу шкафа стояла пара крепких сандалий, в другом – пакет с грязным бельем. Они вывалили белье на пол: ничего необычного. Целый час они шарили повсюду. Уже было совсем отчаялись, когда Валенте наконец повезло. За железной спинкой кровати случайно застрял авиабилет Рим-Палермо десятидневной давности, на имя мистера Дхааба. Значит, Ахмед прилетел в Палермо в десять утра, оттуда за два часа он без труда добрался до Мазары. Кто же помог ему найти жилье?

– Тебе вместе с телом прислали из Монтелузы личные вещи?

– Конечно, – ответил Валенте. – Сто тысяч лир.

– Паспорт?

– Нет.

– Это все деньги, какие у него были?

– Если он что-то оставил здесь, то об этом уже позаботилась вдова Пипиа. Она же живет честно и открыто.

– И что, даже ключей от дома в карманах не нашлось?

– Нет. Как тебе лучше объяснить, может спеть? Только сто тысяч лир.

Валенте вызвал профессора Рахмана, тот был официальным посредником между своими соплеменниками и мазарскими властями и преподавал в младшей школе. Он явился через десять минут: человек лет сорока, по виду настоящий сицилиец.

С Монтальбано они познакомились год назад, комиссар тогда расследовал дело, впоследствии названное делом «собаки из терракоты».

– У вас шел урок? – спросил Валенте.

В необъяснимом приступе здравого смысла один директор школы в Мазаре без долгих и мучительных согласований выделил несколько классных комнат под школу для тунисских ребятишек.

– Да, но я попросил меня подменить. Возникла проблема?

– Нам нужны кое-какие сведения.

– О чем?

– Скорее о ком. О Бене Дхаабе.

Валенте и Монтальбано решили, что для начала сообщат учителю половину того, что известно им самим, а потом, в зависимости от его реакции, подумают, стоит ли рассказывать остальное.

Услышав, о ком пойдет речь, тот даже не пытался скрыть, что ему не по себе.

– Спрашивайте.

Монтальбано был здесь гостем, Валенте пришлось взять дело в свои руки.

– Вы его знали?

– Он явился ко мне дней десять назад. Знал, как меня зовут и чем я занимаюсь. Видите ли, в прошлом январе тунисская газета напечатала статью о нашей школе.

– Что он вам сказал?

– Что он журналист.

Валенте и Монтальбано переглянулись.

– Он хотел написать о жизни наших соотечественников в Мазаре. Но всем представлялся как простой рабочий. Хотел наняться на рыболовецкое судно. Я познакомил его со своим коллегой Эль Мадани. Это он направил Бена Дхааба к той синьоре, которая сдала ему жилье.

– Вы видели его потом?

– Конечно, несколько раз мы случайно сталкивались. Вместе оказались на празднике. Его здесь, как бы это сказать, очень хорошо приняли, как своего.

– Это вы устроили его на судно?

– Нет, не я. И не Эль Мадани.

– Кто оплатил похороны?

– Мы. На такой случай у нас отложено немного денег.

– Кто предоставил телевидению фотографию Бена Дхааба и сведения о нем?

– Я. Видите ли, на том празднике был фотограф. Бен Дхааб возражал, говорил, что не хочет фотографироваться. Но тот уже сделал снимок. Так что когда пришел репортер с телевидения, я отдал ему эту фотографию и рассказал то немногое, что узнал от самого Бена Дхааба.

Рахман стер пот со лба. Ему все больше становилось не по себе. Валенте, знавший толк в своем деле, молчал, давая ему созреть.

– Но вот что странно, – наконец решился Рахман.

Монтальбано и Валенте словно и не слышали его, погрузившись в свои мысли. Но они были начеку, как коты, которые притворяются спящими, а на самом деле не спускают с вас глаз.

– Вчера я звонил в Тунис, в газету, чтобы сообщить о его смерти и узнать, как распорядиться прахом. Главный редактор рассмеялся, когда я сказал, что Бен Дхааб погиб. Он сказал, что это глупая шутка, потому что Бен Дхааб в соседней комнате говорит по телефону. И бросил трубку.

– Это не мог быть однофамилец? – подсказал Валенте.

– Да нет же! Он мне ясно сказал, что его послала газета. Выходит, солгал.

– Вы не знаете, у него были родственники на Сицилии? – впервые вмешался Монтальбано.

– Не знаю, об этом речь не заходила. Если бы у него кто-то здесь был, он не пришел бы ко мне.

Валенте и Монтальбано то и дело советовались друг с другом, обмениваясь взглядом. Комиссар, не нарушая молчания, подал приятелю знак «пли!».

– Вам о чем-нибудь говорит имя Ахмед Муса?

Результат превзошел все ожидания: выстрел произвел эффект разорвавшейся бомбы. Рахман вскочил со стула и снова упал на него, сраженный.

– При… при… при чем тут Ахмед Муса? – запинаясь, выдавил из себя учитель.

– Извините наше неведение, – продолжал Валенте невозмутимо. – Но кто этот господин и почему его имя приводит вас в ужас?

– Это террорист. Он… убийца. Страшный человек. Но… при чем он тут?

– У нас есть основания полагать, что настоящее имя Бена Дхааба – Ахмед Муса.

– Мне дурно, – еле выговорил учитель слабым голосом.

Из рассказа совершенно подавленного Рахмана они узнали, что имя Ахмеда Мусы произносится шепотом, а внешность практически неизвестна. Некоторое время назад он создал вооруженную группу отчаянных головорезов. Их дебют состоялся три года назад и был незабываем – они взорвали кинозал, где показывали французские мультики для детей. Больше всех повезло тем зрителям, которые скончались на месте: десятки на всю жизнь остались слепыми, безрукими калеками. Национализм, который исповедовали террористы, был настолько абсолютным, что казался чистой абстракцией. Даже самые непримиримые фундаменталисты поглядывали на Мусу и его людей с опаской. Он располагал почти неограниченным количеством денег, источник которых никому не был известен. Правительство назначило большую награду за голову Ахмеда Мусы. Больше ничего Рахман не знал. От одной мысли о том, что он так или иначе помог террористу, его трясло, как в жестоком приступе малярии.