Дура!

Она еще не знает, что по голове Лавров получил, возможно, из-за нее. Ее новый ухажер подобным образом, видимо, отваживал охранника от своей будущей жены. Скорее всего! А зачем еще людям Гришина нападать на него? Больше незачем. Это акт устрашения, да…

– Доброе утро, – буркнул недовольный девичий голосок у Лаврова за спиной.

Он обернулся.

На пороге кухни стояла Лера. Растрепанная, в ночной ситцевой сорочке по колено. Маленькая такая, беззащитная, как воробышек. Он почему-то тут же представил, что могли сделать с ней люди Гришина, явись она туда одна. И даже в глазах потемнело.

– Доброе, – кивнул он после паузы. – Кашу будешь?

– Буду, – снова буркнула она и полезла в его любимый угол.

– А умыться? А зубы почистить? Как в детстве тебя гонять, Лера? – Лавров разлил через край жидкую кашу по двум тарелкам. – В детстве, помню, тебя с отцом…

– Вот, вот! – неожиданно зло перебила его девушка. – Это проклятое детство, Лавров, и не дает тебе покоя!

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего! Я так и останусь для тебя ребенком, да?! – Голос ее вдруг сделался тонким и звонким, того гляди сорвется на плач. – На всю жизнь? И надежды никакой, да?!

Он ни хрена не понял, если честно. Ни лепетания ее звонкого, ни того, почему у нее глаза на мокром месте. Потом решил, что это она все еще вчерашнюю обиду пережевывает, сразу успокоился, зачерпнул ложкой кашу и проговорил:

– Приятного аппетита, малышка…

И Лерка как заревет! Как швырнет ложку на стол, как выпрыгнет из-за стола. Промчалась мимо него в своей детской ночной сорочке, заперлась в ванной и проревела там полчаса.

Он сначала пытался ее уговаривать, но вышло только хуже. На словах «что ты как маленькая» Лера принималась рыдать пуще прежнего.

– Ну и черт с тобой! – разозлился Лавров.

Вернулся в кухню, съел свою кашу, потом ее, выпил половину медного кофейника кофе. Затем убрал постель, оделся, потрогал перед зеркалом свою повязку и решительно начал разматывать бинты. Шишка стала чуть меньше, расползаясь громадным сизо-желтым синяком по лбу. Лавров нашел в аптечке, хранившейся в холодильнике, пластырь, налепил его на шишку, натянул спортивную шапку по брови. Счел, что выглядит вполне, взял ключи от квартиры и машины и, подойдя к двери ванной, крикнул:

– Лера, я ухожу.

– Куда? – прохрипела она после непродолжительной паузы.

– По делам.

Дверь тут же распахнулась. Лера глянула на него исподлобья покрасневшими зареванными глазами.

– А как же я, Лавров?! – всхлипнула она.

– А ты…

Он подергал плечами, вдруг заметив, что Леркина грудь давно выросла из этой сорочки, что она здорово выпирает из хлопковой ткани. И ключицы такие хрупкие, такие нежные, что…

Если бы Жэка сейчас услышал его мысли, он сломал бы ему нос! А потом поставил бы еще одну шишку ему на башку! Может, ему жениться на Лере, правда? Тогда у Жэки не будет повода. А он – Саня Лавров – может думать о ней, что захочет.

Может, и правда жениться на этой дурехе?

– А ты остаешься на хозяйстве.

И он зачем-то взял и обхватил ее шею ладонью и потер пальцем щеку – горячую и мокрую от слез. И она смутилась, и он смутился.

– Как это на хозяйстве? – задала она вопрос, когда Лавров руку с ее шеи убрал.

– Готовишь еду, воспитываешь детей. – Он отвернулся, шагнул к двери.

– Каких детей?! – ахнула она, как ему показалось, с восторгом.

– Шутка, – проворчал Лавров и вышел.

Вот еще радость на его бедную голову! Вот подсунул ему воспитанницу Жэка, скот! Ей же, черт побери, давно не девять лет, когда он мог совершенно спокойно дуть ей на разбитые коленки, вымазанные зеленкой! Она же вся такая… взрослая, такая красивая и такая непонятная, блин…

– Александр Иванович! – окликнул его кто-то, когда он счищал ледяную корку с ветрового стекла.

Саня обернулся.

Метрах в трех стояла Нина Николаевна Горелова. В дорогом драповом пальто темно-синего цвета, красивом сером шарфе и такой же серой шляпке. Высокие сапожки на устойчивом каблучке. Сумочка серая, перчатки. Свежая, с румяными щечками. Если бы не горестный взгляд, никто бы никогда не догадался, что она лишь несколько дней назад похоронила своего мужа. С которым прожила долгие годы.

– Да, Нина Николаевна, здравствуйте, – кивнул Лавров, не прерывая своего занятия.

Меньше всего ему сейчас хотелось говорить с ней о погибшем супруге. Ему нечего было ей сказать. Его смерть официально признана несчастным случаем. В прокуратуре ее жалобу разбирают, конечно. Но Лавров был почти уверен, что и там ей откажут в возбуждении уголовного дела.

– У меня к вам серьезный разговор. – Нина Николаевна порылась в сумочке, вытащила какую-то черную штучку и протянула ее Сане со словами: – Взгляните, пожалуйста.

Штучка оказалась крохотным фотоаппаратом. Дорогим, между прочим.

– Что там? – Лавров пока к фотоаппарату не прикасался.

– Там фотографии, которые я сделала минувшей ночью.

– И что на них?

Он хмуро рассматривал женщину, изо всех сил ругая себя за вежливость. Надо было прыгать в тачку и валить отсюда поскорее. Тем более что стекло уже он очистил, машина прогрелась, работая на холостом ходу.

– На них подтверждение того, что мы с Игорешей… – Ее лицо вдруг сморщилось, и по румяных щечкам заструились слезы. – Что мы с Игорешей не выжили из ума. На фотографиях тот самый человек, которого разыскивала полиция.

«Так она его и нашла! – хотелось заорать Лаврову в полное горло. – Нашла и обезвредила! Попросту порвала в клочья это мерзкое тело с мерзкими преступными мыслями и подлым сердцем! Что еще надо-то?»

Но вместо этого он взял из ее рук крохотную черную штучку, дорогую, весьма дорогую, включил с ее подсказкой. И принялся листать ее художества. И чем больше листал, тем хуже ему становилось. А под конец просмотра сделалось так погано, что он даже выругался матом.

Но воспитанную Нину Николаевну это, кажется, вовсе не смутило. Даже обрадовало, кажется.

– Вот видите! А вы мне все не хотели верить! И Игореше тоже… – она достала из сумочки невероятной белизны носовой платочек, промокнула им румяные щечки. – Давно надо было заручиться этими вот фактами. А мы с ним все на словах да на словах. Вот и поплатились… Теперь-то вы видите, что это он?!

– Вопрос спорный, – пробормотал Лавров, увеличивая снимок, на котором мужчина в черной одежде стоит возле машины Машкиного ухажера.

Ах да! Будущего мужа, пардоньте!

Дура чертова! С кем связалась?! Дура!

Конечно, его не насторожил тот факт, что какой-то мужик в черном бродит ночью по их двору. Опознать в нем Филиченкова-старшего у Сани не получилось. Снимки были очень мелкими, при увеличении изображение искажалось. Но одно то, что этот человек передает ночами будущему Машкиному мужу какие-то конверты, а тот потом почти голым выбегает во двор, рассматривает это и возвращается к ней, уже, по рассуждениям Лаврова, было достойно наказания.